Любовь, сексуальность и матриархат: о гендере

Наконец отметим еще вот что: аналитические личностно-психологические клинические исследования показали, насколько можно судить по первым результатам, что допущение или подавление сексуального удовлетворения имеет важные последствия для формирования структуры характера (см. Fromm 1932b). Так, формирование «генитального характера» обуславливается устранением сексуальных ограничений по гетерономному принципу оптимального развития личности; одно из неоспоримых достоинств такого генитального характера – умственная и интеллектуальная самостоятельность, социальную значимость которой нет нужды обосновывать. А подавление генитальной сексуальности приводит к возникновению или усугублению влечений наподобие анальных, садистских и латентно-гомосексуальных, что прямо сказывается на «инстинктивной основе» существующего общества.

Цель предыдущих разъяснений состояла в том, чтобы стало понятным, почему теория материнского права была воспринята столь воодушевленно сразу двумя принципиально различными политическими движениями. Мы попытались показать, что исходным условием были внутренние противоречия самого труда Бахофена, что неоромантики симпатизировали этой теории, как бы вычеркивая из рассмотрения другого Бахофена – метафизика, что для социалистов, которые отвергали «мистику» этой теории, Бахофен был первооткрывателем и поборником демократических, свободных социальных структур.

Вместе с тем, однако, анализ восприятия труда Бахофена обнажает те затруднения, с которыми сегодня сталкивается непредвзятое научное рассмотрение проблемы материнского права. Пускай социологу или психологу не пристало, безусловно, вмешиваться в подробности дискуссии о теории материнского права, само знакомство с этой теорией и оценка ее социальной значимости могут заронить разумное подозрение – что в той мере, в какой теория материнского права отторгалась обществом, само отторжение проистекало из комбинации аффективного и апологетического отношений.

Учитывая нынешнее состояние этнологии, нас не затруднит, полагаю, убедительно опровергнуть ряд утверждений, которым привержены сторонники теории материнского права. Но если некий этнолог испытывает к этой теории предубеждение по ненаучным мотивам, критика меняет полярность, из позитивной превращается в негативную и «убивает» теорию частными возражениями. Подобное якобы «критическое» восприятие нередко губит новое знание; более того, оно ничуть не уступает по дееспособности догматическому неприятию и даже превосходит его, ибо губительную силу такого пристрастного отношения труднее распознать.

IV

Какие бы результаты ни сулило исследование материнских прав для понимания индивидуума, не подлежит сомнению тот факт, что существуют некие социальные структуры, которые можно охарактеризовать как «матрицентричные». Ниже мы попробуем разобраться в том, почему изучение нынешних – и, конечно, даже в большей степени будущих – исследований в области материнского права важно и полезно для понимания социальной структуры настоящего и ее возможных изменений.

Либидиозные человеческие устремления относятся к общественным производительным силам. В силу пластичности и изменчивости этих устремлений они во многом приспосабливаются – в известных пределах – к текущему экономическому и социальному положению той или иной группы. Психическая структура, общая для членов социальной группы, является опорой, необходимой для поддержания социальной стабильности, однако эта структура остается действенной лишь до тех пор, пока противоречия между психической структурой и экономическими условиями не достигают некоторого порога. Получается, что психические силы в каком-то смысле «растворяют» и преображают существующий порядок; впрочем, не следует забывать, что психические структуры разных классов ведут себя в этом отношении совершенно по-разному, могут даже выступать как противоположности, в зависимости от их роли в общественном процессе (Ср. Fromm 1932а и 1932b).

Даже если некий человек психологически отличается от членов своей группы индивидуальной конституцией и индивидуальной судьбой, особенно в раннем детстве, его психологическая структура в значительной степени есть плод приспосабливания к положению своего класса и положению общества в целом. Увы, понимание обусловленности этой типичной для определенного класса и общества структуры, а также понимание психических производительных сил, действующих в данном обществе, еще менее развито, чем понимание экономической и социальной структур. Отчасти причина заключается в том, что исследователь сам является носителем психической структуры, типичной для конкретной социальной ситуации, и он в состоянии анализировать только тот разум, который схож с его собственным. Здесь легко допустить ошибку и посчитать собственную психическую структуру и структуру своего общества естественной, «общечеловеческой»; легко упустить из вида тот факт, что совершенно разные структуры влечений в прошлом и поныне способны действовать в качестве производительных сил в различных социальных условиях.