Любовь убитой Снегурочки

Однако, когда она скинула с себя в предбаннике халат, Егор на ее «форму одежды», кажется, вообще никакого внимания не обратил. Зато она, зная теперь кровавую драму с золотым самородком, увидев Латонина в одних только плавках, не смогла оставить без внимания несколько рваных шрамов на его теле. Пройдясь по ним глазами, она затем остановила взгляд на лице Егора. Но он, чуть нахмурив брови, молча качнул головой, словно отмахнулся, и подал Тамаре банную шапочку. Тамара так же молча ее приняла: она понимала, что такую историю, какую в момент откровенности рассказал ей Егор, мало кому захотелось бы вспоминать всякий раз. И «зарубки на теле» в память об этом событии вряд ли доставляют удовольствие тому, на ком они остались. Так что и в парилке она по мере сил старалась не смотреть на эти приковывающие к себе внимание отметины на его ребрах и плечах, а еще на спине, вскользь принявшей на себя заряд из ружья «шакаленка». Вначале получалось с трудом, потом Тамара пообвыкла. И даже мысленно улыбнулась, заметив, что Латонин тоже старается не слишком-то фокусировать на ней взгляд. Тут же смутилась, почувствовав себя практически голой. Но зеркала, в котором Тамара могла бы оценить свой внешний вид, здесь не было, а все свои чувства, если таковые у него имелись, Егор держал под железным контролем, являя ей полную невозмутимость. И лишь этот его скользящий мимо нее взгляд говорил о том, что кое-что он все-таки мог бы рассмотреть. Если бы захотел.

В конце концов Тамара тоже перестала об этом думать, вытянулась на прогретом полке и доверилась ласковой заботе умелых рук, вооруженных нежным и теплым березовым веником. Егор был прав: баня оказалась как раз тем средством, которое смогло хотя бы ненадолго вытопить из Тамары все ее страхи и переживания. Процедура, сметающая весь негатив, особенно с выскакиванием из парилки на улицу, на снег, где Тамара с Егором вдруг разыгрались, словно малые дети, а потом, начав замерзать, с хохотом кинулись обратно в парилку. Как оказалось, каждый коварно прихватив с собой по снежку. Потом Тамара настояла на том, что будет парить Егора, и, вспоминая все свои навыки, тоже постаралась сделать это не кое-как, хотя до его мастерства ей было, конечно же, далеко. А потом – снова в снег, бодряще обжигающий тело. И сверкающий под выглянувшей луной, особенно если, разыгравшись и метя в противника, взметать его в воздух алмазно-белой завесой. Правда, недолго, потому что после такой игры быстро хочется обратно, в парилку, из которой только недавно выбегали, мечтая лишь о том, чтобы освежиться. Наперегонки, смеясь и сталкиваясь в дверях, а потом протискиваясь в них плечом к плечу.

– Спасибо тебе, – признательно произнесла Тамара, когда, решив уже мыться, они распахнули все двери в бане для проветривания. – Сегодня, наверное, буду спать как младенец. При всем при том, что всего какую-то пару часов назад меня колотило нервной дрожью.

– Я же тебе обещал, что мы прогоним все стрессы прочь, – улыбнулся Егор. – Ладно, а теперь, если не возражаешь, я моюсь первым. А потом, пока ты будешь плескаться, накрою на стол: после бани, чтобы впасть в полную нирвану, надо выпить и закусить.

– Идет! – согласилась Тамара. И устроилась ждать на лавочке в предбаннике, проводив взглядом скрывшегося за дверью Егора.

До сегодняшнего дня, глядя на него, она была уверена в том, что он весьма упитанный мальчик. А вот этим вечером увидела его раздетым в спокойной обстановке да при хорошем освещении (не то что в первый раз!), и он сумел ее удивить: оказалось, что своими габаритами он обязан мощному скелету да мускулатуре. Словно былинный богатырь, только широких кожаных браслетов не хватает на запястьях да боевого меча, притороченного на поясе, подумала она с усмешкой. Впрочем, и ее Женька, подтянутый и элегантный, тоже был не лыком шит, владея приемами восточных единоборств. Тут Тамара вздохнула: наверное, она всю оставшуюся жизнь будет сравнивать Егора с Женькой. Потому что в ее сознании два этих образа всегда были рядом. Еще ни разу не видя Егора, Тамара часто слышала о нем от Женьки. Потом Егор появился, но Женька ушел. Навсегда. Однако если кто-то и был способен теперь напомнить о нем Тамаре ярче всего, так это Егор. Женька – Егор. Затонов – Латонин. Или, как их еще в школе дразнили, «Латон-Затон». Одно прозвище на двоих.

Егор тем временем появился в предбаннике:

– Ну вот, я все. Теперь ты иди, воды я тебе набрал. Жду в гостиной.