Любовь учителя истории

— Николай Иванович, вы, голубчик, просто горячитесь. — Зазвонил телефон, но Захар Матвеевич будто не слышал. Смотрел укоризненно. — А горячиться не надо… Мы с вами единомышленники. Я надеюсь, вы верите, что  п р а в д а  дорога мне столь же, сколь и вам. Но правду, как и дружбу, нельзя унижать сомнениями. Истина сия чрезвычайно немолода, однако в силу частных особенностей нашего характера мы нередко забываем о ней… И, ради бога, не нужно метать громы и молнии в адрес районного начальства. Оно, это начальство, доверяет нам. И если мы скажем, все хорошо, оно, безусловно, поверит нашему слову. Но можем ли мы дать такое слово твердо и без колебаний не покривя душой? Разве хоть в малой мере разобрались мы в сообщении Кухаркина?

— Пусть он представит доказательства, — хмуро и упрямо сказал Николай Иванович.

— Меня радует ваш ответ. Я попросил товарища Кухаркина о том же самом. Алло! — Захар Матвеевич наконец снял трубку. — Добрый день, Анна Степановна. Добрый день.

Николай Иванович понял, что звонят из районо.

— Да нет. Нет. Это еще непроверенный факт. Может быть, недоразумение. Или даже измышление, — вежливо объяснял Захар Матвеевич. — Мы все, все проверим. Да, да… Кстати, мы собирались делать там санитарный ремонт…

Николай Иванович вышел из кабинета, прикрыв дверь без всякого почтения.

9

«Ярцево, БССР,

Горобец Марфе Сысоевне.

Дорогая тетя, прошу срочно выяснить, проживает ли в Ярцево или поблизости кто-нибудь из родственников Ловикова Владимира Владимировича, погибшего в ноябре 1942 года на Северо-Кавказском фронте.

Николай».

10

Отец Николая Ивановича был человеком малоразговорчивым. Рано овдовев, он жил с семилетним сыном в маленькой комнате на окраине Туапсе, в районе Грознефти. Работал разнорабочим на нефтебазе. А вечерами сидел за старым, изъеденным шашелем письменным столом, который купил у соседки Ильиничны за один рубль. Она сдавала комнату отдыхающим и на место стола решила поставить раскладушку. За такую низкую плату продала она этот антикварный стол инвалиду войны Ивану Горобцу исключительно из жалости. Равно как из жалости время от времени подкармливала супом и пирожками малолетнего сына его, сироту Кольку.

Отец уважал письменный стол. Садился за него часто. И сидел долго, как правило до поздней ночи, читая вырезки из старых газет, журналов, воспоминания ветеранов. Отец переписывался с однополчанами. А мысли свои и документы, его интересующие, записывал в толстую тетрадь фронтового происхождения, которую привез он с самой войны.

Открывалась тетрадь следующей записью: