Любовь в отсутствие любви

— Вот только не надо патетики… Я просто рассказываю, как все было. В Париже я поняла, что второго Джона у меня не будет. Но я этого и не хотела. Хотя мне до сих пор его очень не хватает. Я боготворила его. Но не любила. Только не вздумай вообразить, Саймон Лонгворт, что я тут в Париже только и делаю, что по тебе сохну! Вспомни, что было начертано на перстне царя Соломона. [42]Стоит только сказать себе: «этого не может быть, потому что не может быть никогда», как тут все и начинается. Я всю жизнь прожила с сознанием того, что я тебе не пара, что вы с Ричелдис созданы друг для друга, что у вас образцовая семья, что ты достойнейший супруг достойнейшей женщины в мире. Черт меня дернул поехать в Фонтенбло!

Официант принес счет.

Им обоим вдруг стало трудно дышать. Они вышли на улицу. Иссиня-черное небо над бульваром Сен-Мишель вызвездило бесчисленными огоньками. Моника спрятала руки в карманы синего твидового пальто (Белинда называла его «сиротская радость»), и Саймон понял, что сейчас ее лучше не трогать. Странно, вроде и выпили-то они всего ничего, но им казалось, что реальность немного изменилась и они смотрят фильм, в котором сами же и исполняют главные роли. В голове у обоих шумело, слова доносились будто сквозь туман.

— Знаешь, меня такая зависть обуяла, когда я увидела твою подружку. А потом я подумала: «Какая, в сущности, разница, эта или другая?» Меня-то ты все равно никогда не хотел.

— Но… но я хочу тебя…

— Саймон, я не могу быть одной из многих.

— Ты слышала, что я тебе только что сказал? — Он развернул ее за плечи, так, чтобы видеть ее глаза. — Я люблю тебя, Моника.

— Да, милый, конечно, да. Я знаю.

— Я люблю тебя так, как никогда никого не любил.

— Ты меня любишь две недели. А я тебя — двадцать лет. Думаю, это дает мне право отнять у тебя еще несколько минут для серьезного разговора. Только давай начистоту. Насколько это возможно, когда говоришь о любви. Мне не нужен роман-однодневка. Мне ненавистна мысль о тайных свиданиях по выходным, украдкой или когда выдастся удобный случай. Для меня это неприемлемо. Я не вижу в этом никакого смысла. Мне неинтересно переспать и разбежаться. Это унижает.

— Я тоже против таких отношений, Мона. Поверь мне. Я не хочу никого обманывать, не хочу прятаться. Ты и только ты можешь вернуть мне чистоту.

— Милый мой, милый. — Она мягко взяла его за руку. — Это самообман. Чистоту вернуть невозможно. Можно смыть грязь. Но нельзя дважды войти в одну реку.

— ???

— Если бы ты уехал сегодня и нам никогда больше не суждено было встретиться, я бы как-то пережила это. Люди и не такое переживают: они умирают, их жрут черви. С любовью иначе. Я бы жила свою жизнь, ты — свою, с женой и детьми. И мы бы выжили. И не было бы так больно. Потому что

так— больно, милый. — Обычно ровный голос вдруг задрожал, по щекам заструились слезы. — Три недели назад все было хорошо. Не рай, конечно, но жить можно. А тут пара звонков, открыток, поход в ресторан — и все перевернулось. Почему так?

— Потому что.

— Но ведь ничего не изменилось. Мы можем это все сейчас остановить.

— Это? Да ты знаешь, что это? — Он вскинул руку к небу… — Это Любовь. Она движет солнцем и звездами. Жизнь дана не для того, чтобы прожить ее в серой обыденности, мы появились на свет не только для того, чтобы надрываться ради лишнего пенни. Всего не заработаешь и с собой не унесешь. Не только для того, чтобы есть, пить, ходить в сортир, стариться и в конце концов сдохнуть. Должно быть что-то еще. То, что я к тебе чувствую, слишком огромно, чтобы им пренебречь.

— Что «еще должно быть», Саймон? Ты рассуждаешь, как ребенок. У тебя жена, работа, дети… Как бы мы ни любили друг друга, от этого нельзя так просто отмахнуться. Они были, они есть, они будут. Как ты не понимаешь?

— Я тебе уже сказал, чтоя чувствую.

— А я пытаюсь объяснить то, что чувствую я. Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в этой тонкой материи. Опыта, видать, не хватает, но я тебе вот что хочу сказать. Если мы сейчас расстанемся и больше никогда не увидимся, я, наверно, смогу превозмочь свою любовь. Но если мы станем любовниками, я ни за что не смогу поручиться. Мне будет все равно, что кому-то плохо и больно, я тебя уже никуда не отпущу. Называй меня как угодно: хищницей, собственницей, но ты мне нужен весь. Все или ничего.

Они дошли до моста Сен-Мишель. Моника смотрела в сторону, чтобы он не заметил ее слез. Но ему хватило ее слов, чтобы вдруг ощутить, как соленая влага подступает к глазам — как будто из самого сердца. Они стояли, обнявшись на пронизываемом осенним ветром мосту, и плакали. Горько, как умеют плакать только дети.

Глава 8

Бартл проснулся в предрассветной темноте. В горле пересохло, все тело в испарине. Неужели грипп? Только не это, ведь сегодня он пригласил Стефани в «Добрые друзья». Они не виделись уже десять дней. Может, все-таки добраться до Хайбери? Нет, не пойдет. Вдруг она от него заразится?!