Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков

Дузе была очень щепетильна и не любила, чтобы подробности о ее личной жизни появлялись па страницах печати. Она глубоко страдала от нездорового любопытства, вызванного необоснованным предположением, будто в романе точно и скрупулезно описаны ее отношения с д’Аннунцио. На самом деле все, о чем рассказывалось в романе, было плодом творческой фантазии поэта, толчком для которой послужило несколько автобиографических фактов. Из уважения к искусству и к творческой свободе поэта, а также, не желая уронить достоинство женщины и артистки, она ничего не сделала, чтобы помешать выходу в свет книги, и ее верность «договору» не поколебалась ни на йоту и после издания «Огня».

С 13 марта 1900 по 6 февраля 1901 года, за исключением летних месяцев – июля и августа, Дузе пробыла за границей в длительном турне, играя главным образом пьесы д’Аннунцио. Поэт присоединился к ней в Вене, где она гастролировала с 27 марта по 13 апреля и где ей была оказана «высокая честь»: она получила приглашение сыграть в «Бургтеатре» в присутствии императора Франца-Иосифа. Впервые в истории этого придворного театра в нем давала спектакль иностранная труппа. Дузе выступила в «Джоконде». По ее желанию кассовый сбор от спектакля был передан дому для престарелых артистов «Бургтеатра».

Из Вены она отправилась в Берлин, потом играла во Франкфурте и Лондоне[247]. С конца августа Дузе в Женеве, с которой она начала новые гастроли по Европе. За Женевой последовали Люцерн, потом Берлин, Франкфурт, Майнц, Висбаден, Мадрид, Лиссабон. С 21 января по 5 февраля она играла в Ницце, а 5 и 6 февраля – в Каннах. Возвратившись в Италию, Дузе снова объединилась с Эрмете Цаккони, и со 2 марта по ю мая они совершили турне по главным итальянским городам, имея в репертуаре «Мертвый город».

После премьеры пьесы в Милане Дузе повезла «Мертвый город» в Геную, затем в Болонью, во Флоренцию, в Рим, и, наконец, 8 мая он был поставлен на сцене венецианского театра «Россини», где, как это уже случилось однажды с «Джокондой», на долю спектакля выпал огромный успех, волнующий и неожиданный. Здесь, в Венеции, Дузе встретилась с д’Аннунцио и в сентябре провела с ним несколько дней на Эвганских холмах. Затем поэт возвратился в Сеттиньяно, чтобы закончить «Франческу да Римини». 10 октября он прочитал ее в первый раз тесному кругу друзей и актеров, которые должны были принять участие в постановке.

Дузе уделяла трагедии все свое внимание, вместе с автором изучая каждую, даже самую незначительную деталь. Одна только постановка, пышная и богатая, как этого требовала пьеса, обошлась ей в неслыханную по тем временам сумму в 400 тыс. лир. Репетиции были долгими и очень трудными, премьера спектакля без конца откладывалась. «Д’Аннунцио превратился в директора, актера, сценографа, костюмера, хореографа, учителя фехтования», – писал Марио Кореи[248]

в своих заметках об этом памятном спектакле. После того как расстроилось наладившееся было сотрудничество с Фортуни[249], художником-постановщиком стал Ровескалли[250], работу над декорациями взял на себя Адольфо Де Каролис

[251], подготовка бутафории была поручена флорентийскому резчику Андреа Баччетти[252]; кроме того, имелся техник для изготовления большого количества оружия, и даже на должность парикмахера пригласили парижскую знаменитость, ни больше ни меньше как президента Французской академии парикмахерского искусства.

Роль Паоло, героя-любовника, исполнял Густаво Сальвини[253]

.

Премьера, состоявшаяся д декабря 1901 года в римском театре «Костанци», прошла, если так можно сказать, довольно спорно. Доменико Олива[254] писал в «Джорнале д’Италия»: «Было столько противоречивого, и это бросалось в глаза: бешеные аплодисменты очень многих зрителей смешивались с откровенным неодобрением, с ироническими смешками, свистом, так что приговор публики можно считать крайне сомнительным». И далее он отмечал: «Дузе играла великолепно. Нельзя было не наслаждаться ее божественным голосом, исполненным нежности и особой, только ей свойственной одухотворенности, словно озарявшей и умиротворявшей слушателей…»

Пьеса дала повод для карикатур, вызвала бесконечные споры, но в конце концов откровеннее всех высказалась о ней сама Дузе в письме к другу д’Аннунцио, Теннерони: