Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков

Долгая разлука с Дузе не поколебала верности русской публики великой итальянской актрисе. «Время пощадило благословенную… Реализм, который исповедует она, есть реализм Достоевского и Толстого, возвышенно-простой и смиренномудрый… Для нас настоящий приезд Дузе – большое событие», – писал петербургский критик Юрий Беляев[281] («Новое время», 10 января 1908 года).

В одном из интервью, данном Дузе в Москве, она сказала о своем восхищении Толстым, Тургеневым, Достоевским. «Ваши Горький, Чехов, Андреев, – добавила она, – сказали или хотели сказать что-то новое, какое-то новое слово… Я была бы счастлива, если бы кто-нибудь указал мне русскую драму… В ее постановку я бы вложила всю свою душу». Подобное желание она высказывала в свое время и князю Сергею Волконскому[282]. Однако тогда никто не вызвался ей помочь, так же как никто не поддержал ее желания сыграть в «Трех сестрах» Чехова.

В этот приезд в Москву ей представился случай увидеть на сцене Художественного театра ибсеновского «Бранда». Спектакль произвел на нее глубокое впечатление своей одухотворенной интерпретацией Ибсена. Еще в 1906 году в Берлине она имела возможность видеть Художественный театр и восхищаться труппой Станиславского. Как всегда, она готова была оказать поддержку молодому коллективу, но должна была очень скоро уехать из Германии, так что смогла лишь высказать свое восхищение в следующей телеграмме, отправленной из Кап-Мартина Станиславскому и Немировичу-Данченко: «Ради полнейшей победы, которой достойна ваша великолепная труппа, прошу вас, когда вы в Париже будете заключать контракт с театром Сары, отнеситесь с полнейшим доверием к знатоку и покровителю нашего прекрасного искусства господину Люнье-По. Он лучше, чем кто бы то ни было, сумеет помочь вам в вопросах, касающихся нашего искусства, и обеспечит триумф вашей труппе. Он предлагает вам свое безвозмездное содействие, чтобы иметь честь познакомить Париж с этой великолепной формой искусства. Верьте слову восхищенного друга и товарища.

Элеонора Дузе».

А когда в 1923 году их труппы встретятся в Нью-Йорке, она скажет русским актерам: «Какие вы счастливые, что можете работать под руководством Станиславского. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, сколь благосклонной оказалась к вам фортуна».

Интересно отметить, что Станиславский пронес воспоминание об игре Дузе через несколько десятилетий. В одной из своих поздних работ он, вспоминая первую гастроль Дузе в России, рассказывает о сцене из «Дамы с камелиями», в которой Маргерит очень долго пишет письмо Арману. Хотя с тех пор, как он видел этот спектакль, подчеркивает он, прошло более сорока лет, он отчетливо помнит всю сцену не только «вообще», но и во всех ее составных моментах. Время не приглушило в нем эти воспоминания. Они сохранились в его памяти с необыкновенной четкостью и законченностью.

Из России Дузе вернулась в Вену, где 31 марта открыла гастроль «Мертвым городом», а в последующие дни показала «Росмерсхольм», «Гедду Габлер», «Джоконду» и «Женщину с моря».

«22 уеду в Германию, – писала она 20 ноября 1908 года из Парижа Лауре Орвьето, – куда влечет меня одна иллюзия, одна творческая идея. Некое грандиозное "а может быть!..” озаряет сейчас мою душу и мою работу. Поэтому и для этого я сегодня живу и работаю…»

Она выступила в Берлине, Франкфурте, Мюнхене, Майнце, Штутгарте, Эссене, а 30 января 1909 года показала венцам «Йуна Габриэля Воркмана», которого уже играла в Германии.

«Вся жизнь была для меня дебютом, – заметила однажды Дузе, – и когда после спектакля в Берлине я смогла сказать то, что, мне кажется, никогда уже больше не смогу сказать: "Духи Росмеров, облагораживая душу, разрушают счастье", – после этого я поклялась в душе, что уйду со сцены». Так она и сделала. Правда, из практических соображений она не стала прерывать гастроли. 1 февраля 1909 года она сыграла в «Женщине с моря». Спектакль шел под нескончаемые овации. Затем она уехала в Берлин и после нескольких спектаклей в зените славы неожиданно для всех оставила сцену.

Глава XX

«Всегда надо в кого-то или во что-то верить, чтобы найти в себе силы жить. Когда я утрачу веру в искусство, я целиком посвящу себя богу, который поможет мне умереть», – говорила Дузе актеру Яндоло[283] в период своего лихорадочного увлечения пьесами д’Аннунцио. Однако теперь, оставив сцену, после нескольких лет одиночества, протекавших в чтении и размышлениях, она почувствовала, сколь много спрашивается с того, кого природа одарила талантом. А ведь в то время ей было немногим больше пятидесяти лет, и она никогда не умела жить без работы.

Ее покорность судьбе иногда нарушалась приступами тоски, и тогда она принималась строить всевозможные планы своей работы.