Любовь вне закона

Пришлось смотреть на грязную, мокрую голову мужчины, по шею вкопанного в землю. Эта голова разинула редкозубый рот и натужно захрипела:

— Ребятушки, а, ребятушки?.. Миленькие!.. Вы что это задумали? За что? Я ж никому никакого вреда… я старый совсем, а, ребятушки? Отпустите меня. Христом-богом прошу…

— Не боись, больно не будет, — пообещал Караван. — Только головой не верти, понял? Промахнусь — тебе же хуже будет.

Гримасничая, бомж заплакал. Ему, как и всем вокруг, было понятно, что хуже уже быть не может. И лучше тоже не будет. Вообще никак не будет. И не будет уже ничего, кроме этой голой посадки, незнакомых людей и ворон, кружащих в сером небе.

— Я не хочу, — плакала голова, торчащая из земли на тонкой грязной шее. — Не хочу-у…

Караван отступил на шаг, сжимая в правой ладони теплую рукоять катаны.

— Головой не верти, — повторил он, приседая на полусогнутых ногах.

Голова замерла, но рот не закрыла:

— Нет! Нннннн… Нет!

— Заткнись! — потребовал Караван. — Слышишь, ханыга? Замри и не рыпайся!

Бомж, неизвестно почему, подчинился. Лишь слезы катились из его старческих глаз, оставляя светлые бороздки на серых щеках.

Некоторые бойцы осторожно отводили взгляды, боясь увидеть то, что произойдет дальше. Другие, напротив, смотрели во все глаза, боясь моргнуть, чтобы не пропустить главного.

Распопов зажмурился, но, вспомнив приказ Каравана, заставил себя поднять веки. Он попробовал смотреть немного в сторону или расфокусировать зрение, но из этого ничего не вышло. Какая-то часть Распопова желала увидеть все отчетливо и ясно. И он смотрел.

Караван, немного рисуясь, вбил левый каблук в прелую листву. Отклонился всем корпусом вправо, занося клинок параллельно земле. Японский меч замер. Дрогнул. Пришел в движение.

Шух-хх!

Шипящий звук стали, рассекшей воздух, был подхвачен всеобщим непроизвольным выдохом, вырвавшимся из глоток зрителей, когда клинок лишь чиркнул по макушке бомжа и шумно врезался в трухлявую березку, подрубив ее под корень. Взбешенный промахом, Караван без всякой подготовки нанес еще один удар, короткий и суетливый. Опять меч прошелся высоковато, но прицел был более точным — все услышали отчетливый хруст, с которым лезвие засело в скуле все еще живой головы.

— У-у… — выла она. — Бо… Бо-о…

— А вертеться не надо было, — зло сказал Караван, хотя бомж и не думал уворачиваться.

Он с трудом извлек окропленное кровью лезвие, пошевелил пальцами, прочнее обхватывая рукоятку, и с неожиданной ловкостью отсек голову от заранее погребенного туловища. То ли успел приловчиться, то ли злость помогла. Покончив с делом, Караван с облегчением сплюнул и, поигрывая катаной, сипло прокомментировал:

— С третьей попытки!

Свита зашлась нервным смехом, кто-то дурашливо присвистнул, улюлюкнул, захлопал в ладоши. А Распопов силился сделать вдох и не мог. Отрубленная голова лежала всего в полуметре от него и еще двигала губами, как будто собираясь шепнуть ему какую-то зловещую тайну. Выкаченный глаз, угасая, смотрел прямо на Распопова.

— Видал? — спросил Караван. — Теперь твоя очередь.

— Нет, — сказал Распопов и помотал головой, которая пока что оставалась у него на плечах.

Надолго ли?

— Да, — сказал Караван. — Сперва я хотел тебя припугнуть малехо, а потом спросить кое-что, а теперь передумал. Катана — это вещь. Мечом рубить — не из ствола шмалять. Мне понравилось.

Отрубленная голова больше не следила за Распоповым. Глаз потух, подернувшись матовой пеленой.

Караван неспешно развернулся к Распопову, который, подвывая, трясся в рабской коленопреклоненной позе. Он жалко кривил распухшее лицо, силился что-то вымолвить, но получалось только бесконечное:

— Я… я… я…

— Заткнись, — сказал Караван и несколько раз вогнал меч в сырую землю. Лезвие очистилась от крови, зато испачкалось грязью и облипло гнилыми листьями. Пришлось обтирать клинок об одежду прокурора. Обнаружив, что после этой процедуры он все еще жив, Распопов зашелся рыдающим смехом.

Караван ударил его развернутой плашмя катаной и прорычал:

— Сказано тебе — закрой пасть!

— Я… я.…

— Ты, ты! — подтвердил Караван язвительно. — Не мужик, а кусок дерьма! Жидкий понос, вот ты кто.

Братва сдержанно засмеялась, наслаждаясь унижением прокурора, который до сегодняшнего дня казался им недостижимым божеством. Вожак показал им, чего на самом деле стоит Распопов. Ничего. Ноль, помноженный на ноль. Сейчас он был готов валяться у бандитов в ногах и лизать им туфли, лишь бы его отпустили.

— Клади голову на плаху, — скомандовал ему Караван. — И тебе будет легче, и мне.

— Нет, — сказал Распопов и быстро повалился на спину, как будто это спасало его от острой стали.