Любовь во время чумы

Прошло много времени, прежде чем Флорентино Ариса поглядел на Фермину Дасу — в сиянии реки она казалась призраком: четкий профиль мягко обволакивало слабое голубое сияние, — и увидел, что она молча плачет. Но вместо того, чтобы утешить ее или подождать, пока она выплачется, он поддался страху.

— Хочешь остаться одна? — спросил он. — Если бы хотела, я бы тебя не позвала, — ответила она.

И тогда он ледяными пальцами отыскал в темноте ее руку и понял, что ее рука ждала его. Оба мыслили достаточно ясно, чтобы на миг ощутить: ни та, ни другая рука не была такою, какою они воображали ее себе перед тем, как коснуться, то были две костлявые старческие руки. Но в следующий миг они уже были такими. Она стала говорить о покойном супруге, в настоящем времени, словно он был жив, и Флорентино Ариса понял: настала пора и для нее задать себе вопрос с достоинством, великодушием и с неукротимой жаждой жизни: что делать с любовью, которая осталась без хозяина.

Фермина Даса уже не курила, чтобы не вынимать своей руки из его. И терялась в мучительном желании понять. Она не представляла себе мужа лучше, чем был ее муж, и тем не менее, вспоминая их жизнь, она находила в ней гораздо больше разногласий и столкновений, чем радостного согласия, слишком часто возникало взаимное непонимание, бессмысленные споры и ссоры без примирения. Она вздохнула: «Невероятно, столько лет быть счастливой в бесконечных ссорах и препирательствах, черт возьми, не зная на самом деле, любовь ли это». Ну что ж, она выплеснула душу. Кто-то уже погасил луну, и пароход шлепал по воде размеренно, шаг за шагом, словно огромное осторожное животное. Фер-мина Даса стряхнула тоску. — А теперь ступай, — сказала она. Флорентино Ариса сжал ее руку и наклонился поцеловать в щеку. Но она остановила его, и голос с хрипотцой прозвучал мягко: — Не сейчас, — сказала она. — Я пахну старухой. Она слышала, как он в темноте вышел, слышала, как он поднимался по лестнице, а потом — больше не слышала, и он перестал существовать для нее до следующего дня. Фермина Даса закурила сигарету, и пока курила, ей виделся доктор Хувеналь Урбино: в своем безупречном полотняном костюме, профессионал высокого класса и ослепительного обаяния, такой правильный в любви, он прощально махал ей белой шляпой с борта парохода, отошедшего в прошлое. «Мы, мужчины, — бедные рабы предрассудков, — сказал он ей как-то. — А если женщине захочется переспать с мужчиной, она перепрыгнет любую ограду, разрушит любую крепость, да еще и найдет себе моральное оправдание, никакого Бога не постесняется». Фермина Даса неподвижно сидела до самого рассвета и думала о Флорентино Ари-се; нет, не о безутешном часовом из маленького парка Евангелий, это воспоминание не будило в ней ностальгических чувств, она думала о нем теперешнем, немощном и хромом, но из плоти и крови: о мужчине, который всегда был рядом и который не хотел взглянуть на реальность трезво. И пока пароход, тяжело отдуваясь, тащился навстречу первым проблескам зари, она молила Господа об одном: чтобы Флорентино Ариса знал, с чего начать завтра.

Он знал. Фермина Даса попросила камердинера не будить ее и дать выспаться как следует, а когда проснулась, на столике у постели стояла в вазе белая роза, свежая, еще в капельках росы, а рядом лежало письмо от Флорентино Арисы, на стольких страницах, сколько он успел исписать с того момента, как простился с нею. Спокойное письмо, пытавшееся выразить то состояние духа, что владело им со вчерашнего вечера, письмо такое же лирическое, как и другие, и такое же возвышенное, но только питалось оно, в отличие от всех остальных, живой реальностью. Фермина Даса читала письмо, стыдясь того, как отчаянно колотится ее сердце. Заканчивалось письмо просьбой известить его через камердинера, когда она будет готова, чтобы пойти к капитану, который ждет на капитанском мостике, желая показать, как управляют пароходом.