Любовь во время карантина

С первых секунд я влюблен в его голос. Ритм, темп, тембр, контроль над инструментом. Пройдет много месяцев, я обнаглею и попрошу его читать мне на ночь. Любимые книги заговорят его голосом, а я вернусь в детство.

Но это будет потом. Сейчас он – голос и несколько селфи у окна. Острые скулы, красивые волосы, придурковатая улыбка. Все как я люблю. Мы говорим о музыке: моя любовь к Вагнеру, техно, Шаде, и к группе разношерстных музыкальных артистов, собранных мной в «квир-батальон». Это мои люди!

Ему есть что ответить. Глубокие знания музыковеда, помноженные на чуткое ухо. Он говорит долго, красиво, вдохновенно и занудно. Он гордый зануда, и это то, что надо. При встрече со мной он будет часто переходить в режим, который я окрещу «Вечернее Радио». Озвучивая все свои мысли и наблюдения, он вызывает во мне то раздражение, то радость от возможности расслабиться и слушать, изредка поддакивая. Просто я всю неделю не видел тебя и мне так хочется всем-всем с тобой поделиться. Он всегда говорит это с подростковой интонацией и обезоруживает меня наповал.

Мы встретимся первый раз вечером в последнюю пятницу марта. Я выйду из дома в 20:20. На карте видно, как два кружочка-аватара, ведомые данными геолокации, уверенно приближаются друг к другу. Я выпил для храбрости. В ушах что-то веселое.

Рост, осанка, взгляд, широкие плечи и уверенная улыбка. Все это вдобавок к уже знакомому голосу. Чутье подсказывает: мы будем чертовски хорошо смотреться вместе. А давай купим бутылку вина и пойдем в парк сидеть на скамейке и общаться?

Он радостно соглашается.

В парке людно для девяти вечера. Мимо нашей скамейки проходят разнополые парочки разных возрастов и взглядов на жизнь. Интересно, мы сильно выбиваемся на фоне этого парада разнополой любви, думаю я, а он вдруг выпаливает: У меня жена и сын, я четыре года назад ушел из семьи, но мы так и не развелись, она не знает, я боролся с собой до последнего, я думал что брак поможет мне, но вместо этого я начал умирать, нельзя не быть собой, организм сдается, мне пришлось сбежать, понимаешь, я очень люблю сына, я…

Ритм, темп, тембр, контроль над инструментом.

Моя любимая шутка первые несколько месяцев будет о его гетеронормативности во взглядах и суждениях, местами похожих на внутреннюю гомофобию. Мой лучший друг скажет, что в этот раз я превзошел сам себя, охомутав натурала. Однажды эта гетеронормативность послужит поводом для конфликта ценностей и столкнется с моей воинственной квир-гордостью. Пойми, я гей всего лишь 4 года. Все остальное время я забивал в себе все это. Многое для меня непонятно. Я учусь. Прости.

Я должен отдать ему должное – он быстро учится. Мои лекции о квир-теории (Наш гендер и ориентация предопределяются не только нашей биологией, но и окружением, и личным воспитанием

), реклейминге слова «пидор» (Я пидор твоей мечты!), истории и культуре нашего квир-племени – имеют положительный эффект.

Нам не нужно подстраиваться под общие правила, понимаешь? Мы два мужика и должны строить отношения с этим знанием в голове.

Жена и сын. Видимо, так надо. Мы все так же сидим на скамейке. Мне все так же хорошо рядом с ним. Я аккуратно и вдумчиво размышляю вслух о его опыте. Мне сложно представить, через что ты прошел, но я рад, что ты справился. Ты очень сильный и смелый парень!

В полночь закроются на карантин все бары и рестораны. И мне очень хочется успеть в любимое место. Всего двадцать квадратных метров, стены, потолки и пол покрашены в черный, место, излюбленное готами, байкерами и поклонницами берлинского техно. Здесь маленький Берлин для своих, дыра в стене, где можно все. Оно не переживет карантин и закроется навсегда в начале лета.