Бертрис Смолл

Любовь воительницы

Роман

Bertrice Small

Beloved

Пролог

Ночь выдалась темная и душная – ни намека на ветерок. И ничто не колыхало листья величественных финиковых пальм. Небо усыпали яркие, как бриллианты, звезды, и вокруг установилась абсолютная тишина – словно само мироздание притихло в ожидании чуда. А на окраине Пальмиры, большого города-оазиса, стоял на отшибе дом знаменитого вождя воинов бедави[1], Забаая бен-Селима, и в том доме мучилась в родах женщина, пытавшаяся произвести на свет ребенка. Ее стройное белое тело, покрывшееся потом, то и дело напрягалось в родовых муках, но она терпела боль стоически, не издавала ни звука, ибо считала стоны и крики слабостью характера – ведь она покорила Забаая отнюдь не слабостью.

В полузабытьи она вспоминала день, когда впервые встретила его. Он тогда по каким-то делам приехал в дом ее отца в Александрии и по ошибке зашел в сад на женской половине. Их взгляды встретились, и ее прелестные серо-голубые глаза широко распахнулись под пылким взором его черных глаз. Ее чарующие розовые губки чуть приоткрылись, а юные груди, вздымавшиеся от нахлынувших эмоций, каких она никогда раньше не испытывала, возбудили его страсть. Они тогда не обменялись ни единым словом. Он даже не спросил, как ее зовут, – просто нашел выход из сада, отыскал ее отца и попросил ее руки. Это было большой дерзостью с его стороны, ведь ее отец являлся не просто одним из богатейших людей Александрии, но еще и прямым потомком Клеопатры – последней великой царицы Египта.

По римскому обыкновению Симон Тит предоставил дочери свободу выбора. «Чего ты хочешь?» – спросил он. Она хотела Забаая бен-Селима, этого человека из пустыни с пронзительными черными глазами – мужчину с ястребиным взглядом, пленившего ее в один миг – и навсегда. И какое ей было дело до того, что он на двадцать два года старше, что у него уже имелась одна законная жена, а также несколько наложниц. И пусть даже ребенок, которого она ему подарит, займет второстепенное положение по линии наследования. Значение имела только ее любовь к этому мужчине, и потому Симон Тит, пусть неохотно, дал свое согласие.

Они поженились через месяц, и ей пришлось покинуть роскошный отцовский дом в Александрии и начать новую жизнь, где приходилось полгода кочевать по сирийским пустыням, а еще полгода жить в прекрасном городе Пальмире; таков был обычай бедави – проводить знойное лето в чудесной Пальмире.

Внезапно ужасная боль – гораздо более сильная, чем все, что было до этого, – пронзила все ее тело, и Ирис до боли прикусила губу. «Скоро все закончится, и дитя наконец родится», – сказала она себе.

– Тужься, Ирис, тужься… – говорила ей Тамар, старшая жена Забаая.

– Айййййии! – хором закричали остальные женщины, заметив младенца, показавшегося между ног роженицы.

– Я и тужусь… – пробурчала в ответ Ирис.

– А ты давай сильнее!.. – не давала ей снисхождения Тамар. – Ребенок вышел только наполовину. Ирис, ты должна еще постараться!

Стиснув зубы, Ирис отчаянно потужилась – и вдруг почувствовала, как что-то мокрое и теплое выскальзывает из нее, опустошая. И боль чудесным образом начала утихать.

Тамар тотчас подхватила ребенка, подняла вверх и объявила:

– Это девочка! – Она протянула младенца другой женщине, а затем снова толкнула Ирис на родильное ложе. – Ты должна немного отдохнуть, и только потом все закончится.

– Но я хочу увидеть свою дочь! – воскликнула Ирис.

– Пусть Ребекка сначала смоет с нее родильную кровь. Ох, ты всегда слишком нетерпелива, – проворчала Тамар, при этом прекрасно понимавшая, что чувствовала мать в подобных ситуациях.

Спустя несколько минут Ирис протерли губкой, смоченной в прохладной розовой воде, и одели в просторную белую рубашку, а новорожденную девочку, которая громко закричала, появившись на свет, аккуратно запеленали и передали в руки матери.

Тамар взглянула на остальных женщин и приказала:

– Позовите господина Забаая! – Как старшей жене, ей все повиновались, и все относились к ней с уважением. Ведь именно ее сыну Акбару предстояло однажды стать во главе племени.

Внимательно посмотрев на Ирис, Тамар подумала: «Нет ничего удивительного в том, что Забаай ее полюбил. Она прекрасна со своей молочно-белой кожей, пепельными волосами и серо-голубыми глазами. Совсем не такая, как все мы…» И ведь эту женщину Забаай не просто любил – он с ней еще и разговаривал!