Любовник

— И ты хочешь, чтобы его взяли учителем в нашу школу? — сразу же вмешиваюсь я. — Что, не хватает у нас дураков?

— Перестань, Дафи! Это мама…

Очень редко папа рассказывает о том, что происходит в гараже, иногда мы забываем, что у него там не только машины, но и люди.

Но и маме кажется странной его идея предложить Шварци, чтобы он взял к нам учителем этого «йореда».

— Ну не совсем учителем… Пусть при надобности подменяет… дает дополнительные уроки отстающим… Надо помочь ему… у него нет работы, он упал в обморок в гараже от голода.

— От голода? Есть еще кто-то голодный в этом государстве?..

— Представь себе, Дафи, да и что ты вообще знаешь о стране?

Это мама…

Она выходит с мокрыми руками, снимает передник.

— Сколько он тебе должен?

— Больше четырех тысяч…

— Четыре тысячи? — Мы обе поражены. — Что это за починка такая, которая обошлась в четыре тысячи?!

Папа улыбается, удивляясь нашему изумлению: бывает ремонт, который стоит еще дороже…

— Что же ты будешь делать?

— Что можно сделать?.. Машину Эрлих у него забрал, но это ничем не поможет, потому что машина вовсе не принадлежит ему… Ее нельзя даже продать…

— Так что же ты сделаешь?

— Придется отказаться от денег…

Так вот просто. Папа вроде благотворительного общества…

— От четырех тысяч лир? — Я прямо расстроилась. Сколько можно накупить всего на четыре тысячи лир…

— Это не твое дело, Дафи. Это мама…

Она стоит на пороге рабочей комнаты, не входит, и она тоже удивлена, как это папа готов отказаться от денег с такой легкостью.

— Может быть, найдешь ему работу в гараже?..

— Что он сможет там делать? Это не для него… Ладно, неважно… — И папа собирается уйти.

— Приведи его сюда, — сказала я.

— Сюда?

— Да, почему бы и нет? Пусть моет посуду и пол и таким образом потихоньку выплатит долг.

Папа рассмеялся.

— Это идея.

— Почему бы и нет? Пусть гладит, стирает, убирает комнаты, — я сейчас же увлеклась, как всегда, — выносит мусор.

— Довольно, Дафи… Это мама…

Но и она улыбается. Такой странный семейный совет: я стою у зеркала полуголая, мама с мокрыми руками — у двери в рабочую комнату, папа — на пороге кухни с чашкой кофе в руке.

— Человек вдруг застрял в таком положении, — пытается объяснить папа, — это очень печально, а он человек симпатичный, тонкий, культурный, даже немного учился в университете в Париже… Может, тебе нужен кто-нибудь, кто будет тебе переписывать, переводить… я не знаю, что еще?..

— С чего это вдруг?

— Просто подумал… неважно…

— А вот мне будет нужен такой секретарь… — снова загораюсь я, хочу рассмешить их, — кто-нибудь, кто будет переписывать, переводить, делать за меня уроки… я найду для него дело…

Мама смеется, наконец-то, и, может быть, из-за этого смеха идея не кажется ей уже такой странной; или действительно ей было жаль потерянных денег, потому что назавтра, когда я вечером вернулась с моря, растрепанная, обгоревшая и выпачканная в мазуте, я обнаружила, что кто-то сидит в гостиной напротив мамы и папы; может быть, первый раз в жизни им удалось удивить меня. Сначала я не сообразила, что это тот самый человек, подумала — просто гость, они тоже были немного смущены и растерянны, сидят в темной комнате, в сумерках, смотрят на худого бледного человека с большими светлыми глазами, выглядящего так, словно он перенес недавно тяжелую болезнь. Нет ничего удивительного, что упал в обморок, услышав цену. Он покраснел, приподнялся с места, когда я вошла, протянул руку. Сказал: «Габриэль Ардити» — и пожал мне руку. С чего это вдруг рукопожатия, что за манеры, с первого мгновения он не понравился мне, я даже не назвалась, сразу же убежала в свою комнату, разделась, слышу, как мама расспрашивает, где он учился, папа бормочет что-то, а он рассказывает о себе мягким голосом, говорит о Париже.

Я пошла под душ, оттерла пятна мазута, а когда вышла, его уже не было в гостиной, мама тоже исчезла, только папа продолжал сидеть, погруженный в свои мысли.

— Он еще здесь?

Папа кивает головой, указывает на дверь рабочей комнаты.

— Когда будем есть?

Он не отвечает.

Я возвращаюсь к себе в комнату, надеваю кофту, шорты, выхожу в гостиную, папа сидит на том же месте, не двигаясь, словно окаменел.

— Какие новости?

— Ты о чем?

— Он ушел?

— Еще нет…

— Что тут происходит?

— Ничего…

— Вы действительно хотите, чтобы он работал здесь?

— Может быть…

Я иду на кухню, все убрано и чисто, нет никаких признаков ужина. Я беру кусок хлеба, возвращаюсь к папе, перелистываю газету, лежащую возле него, подхожу к двери рабочей комнаты, прислушиваюсь, но папа замечает меня и, ничего не говоря, знаком приказывает отойти.

— Что они там делают? Сколько он собирается еще здесь пробыть?

— Какое тебе дело?

— До смерти хочу есть…

— Так поешь…

— Нет, я подожду…

Он кажется мне каким-то странным — сидит в темной комнате, без газеты, ничего не делая, спиной к морю.

— Зажечь тебе свет?..

— Не надо…

Я беру еще кусок хлеба, но это лишь усиливает чувство голода. На море мы почти ничего не едим, уже восемь вечера, от голода я совсем с ума схожу.

— Но что же все-таки происходит?