Любовник

Голова у меня уже почти падала, я с трудом крепился, но все-таки уснул под звуки песен, очень уж устал от этого необычного и чудесного дня. А в одиннадцать увидел склонившиеся надо мной смеющиеся лица, телевизор уже не работал, часть ламп погашена, они подняли меня и отвели, сонного, в комнату, заставленную книгами, уложили в мягкую белую кровать, а Адам сказал: «Я тебя скоро разбужу, и мы отправимся» — и укрыл меня одеялом.

«Так все-таки будет ночная работа», — подумал я, снова засыпая.

Около двух он разбудил меня, в доме было совсем темно. Сначала я ничего не соображал и заговорил с ним по-арабски. Он засмеялся и сказал: «Проснись, проснись» — и дал мне мою одежду, сухую и затвердевшую. Я оделся в темноте, а он смотрел на меня. На нем была другая, не рабочая одежда, меховая шапка и черная меховая куртка, он был похож на настоящего медведя. Мы вышли из темной квартиры, освещенной лишь двумя свечками, которые еще горели на убранном столе, и мне уже тогда пришло в голову, что с этой ночной работой что-то нечисто.

На улице не было ни души, моросил холодный дождь. Я не знал, куда он едет, но понял, что мы спускаемся в направлении Нижнего города. Он остановился в маленьком переулке, выключил мотор, вышел из машины и велел мне дожидаться внутри, а сам исчез на некоторое время, потом вернулся и позвал меня за собой. Я шел за ним, а он казался очень напряженным, словно какой-то преступник. Неужто он по ночам занимается взломом квартир, неужто ему недостаточно доходов от гаража? Мы вошли в маленький тупик, и он остановился у большого старого арабского дома, все окна в нем были темными, он взял меня за плечи, показывает на окно на втором этаже и говорит шепотом: «Поднимись туда, открой ставни и залезь в квартиру, света не зажигай, подойди к входной двери и открой мне ее».

Так вот для чего был весь этот ужин, и пижама, и все эти милые разговоры. Мне хотелось плакать от тоски. Если бы папа знал! Один сын уехал за границу, другой террорист, а младший взламывает квартиры по ночам. Очень удачная семья. Но я молчал, что я мог сказать ему? Уже поздно. Он дал мне большую отвертку, чтобы отогнуть задвижки ставен, и сказал: «Если кто-нибудь появится, я тебе свистну, а ты постарайся убежать».

— Что свистнешь?

— Какую-нибудь песню… какую ты знаешь?

— «Золотой Иерусалим».

Он рассмеялся. Но мне совсем не до смеха, я молчу, не двигаюсь с места, грустно смотрю на него. Тогда он сказал: «Не бойся, там никого нет, это квартира моего друга, который ушел на войну, и мне надо найти там его бумаги…»

Я продолжал молчать, от такого глупого вранья мне стало стыдно за него. Тогда он настойчиво сказал: «Ялла…»[34]

И я пошел. Он стоял на противоположной стороне переулка и смотрел. Я стал искать в стене выступы, чтобы зацепиться. Стена была мокрой и вонючей. Разрушающийся арабский дом. Поднявшись приблизительно на полтора метра, я ухватился за старую и ржавую канализационную трубу и начал взбираться по ней, то и дело соскальзывая. Влезать было совсем не просто, я мог сорваться и переломать себе кости, к тому же дождь все усиливался, но после вчерашнего никакой дождь меня не страшил. И так постепенно я добрался до окна и встал на узкий карниз. Сверху гляжу — он следит за мной. Я надеялся, что он передумает в последний момент, но он сделал мне знак продолжать. Я попробовал открыть ставни, почти такие же, как в нашем доме, подсунул отвертку и поднял задвижку. Но когда я стал их открывать, раздался ужасный скрип, словно сработала сигнализация, наверно, тысячу лет не смазывали петли. Ставни медленно распахнулись, окно было закрыто, но не до конца, как будто его захлопнули второпях. Я слегка толкнул его, и оно открылось. Еще секунда — и я внутри темной комнаты. Я снова посмотрел на улицу, но его там уже не было.

Затхлый запах давно непроветриваемого помещения, паутина щекочет лицо. Я постепенно привыкаю к темноте. Мужская одежда валяется на кровати, груда старых носков в углу. Дверь комнаты была закрыта, я открыл ее и вышел в маленькую прихожую, толкнул другую дверь и оказался в большой и грязной кухне. Там было полно посуды и пакетов и что-то варилось на маленькой керосинке. Вот когда я действительно испугался. Здесь кто-то есть. Я быстро вышел из кухни и толкнул еще одну дверь — уборная, еще дверь — ванная, еще дверь — это был балкон, который снова вывел меня в ночь, к близкому морю, передо мной открылся совсем другой вид.

Я ничего не понимал. Все здесь старое и запущенное. Большой добычи здесь не будет. Я сунулся еще в одну дверь и оказался в большой комнате, там стояла кровать, а на ней лежало что-то завернутое в одеяло, старуха какая-то, что ли. Я тихонько вышел и наконец обнаружил входную дверь. Замок был взломан, кто-то взломал его до нас. Дверь была закрыта на задвижку. Я открыл ее, за порогом стоял Адам и улыбался. Он быстро вошел, захлопнул за собой дверь, зажег свет.

— Задвижка была закрыта.

— Задвижка??? — Он был в совершенном смятении.

— Наверно, твой друг уже вернулся.

— Что? — растерянно сказал он.