Любовник богини

Подхватив, посадил ее на парапет бассейна. Высота парапета была как раз такая, какая нужна. Василий ринулся вперед, одной рукою нашаривая застежку на боку, а другой пытаясь задрать туго обвившие женское тело складки сари. Однако проклятый шелк бестолково скользил в пальцах и нипочем не желал поддаваться. Дурацкое одеяние! Одновременно и юбка, и рубашка, и шаль!

Может быть, если начать разматывать сари с головы, дело пойдет быстрее? Правда, для этого придется прервать их безумный поцелуй…

Василий на мгновение оторвался от восхитительных губ (о господи, они были именно такими, о каких он мечтал всю жизнь, и груди были как раз такими, как надо, и все ее изгибы, и тонкий, чуть горьковатый аромат ее тела, и даже вздохи — они были бесподобны, прелестны, обольстительны! Вот если бы вчера магараджа прислал именно ее…) и повлек с головы шуршащий шелк. Девушка со стоном потянулась к нему, словно умоляя не размыкать объятий, и Василий, лихорадочно шепнув:

— Сейчас, сейчас, моя радость! — открыл глаза, чтобы отцепить ее серьгу, мешавшую снять покрывало с ее волос. У него все вихрилось, сливалось перед взором, однако он увидел, что и она взглянула на него своими затуманенными, словно бы отливающими серебром глазами, и в этот миг покрывало наконец-то соскользнуло с ее головы, и целый водопад светлых, тоже серебристых в звездном свете волос хлынул на ее плечи.

— Господи, — прошептал Василий, обмирая и глядя на эти точеные, одухотворенные черты. — Боже мой!..

Она была прекрасна, воистину прекрасна, однако не ее редкостная красота заставила Василия воззвать к вышним силам.

Он вдруг узнал ее.

Перед ним была Варенька.

Мгновение оба ошалелыми глазами смотрели друг на друга, и вдруг… вдруг небо над ними раскололось и мириады разноцветных огней вспыхнули в вышине. По всему саду закрутились огненные колеса, с балконов слетали разноцветные вихри. Все грохотало, все гудело, все взрывалось вокруг!

— Что это?! — в ужасе воскликнула Варя, но ответом ей был новый залп звезд, новый удар грома. Потом грохнуло в третий раз, в третий раз озарились букетом огней небесные бездны — и наступила щемящая, рвущая слух тишина.

— Что это, ради бога?! — прошелестела Варя, и Василий ответил, едва шевеля вспухшими, нацелованными губами:

— Фейерверк в честь какой-то их богини, черт бы ее подрал, забыл… а, в честь Кали!

— В честь Кали? — повторила она, бессмысленно вглядываясь в его лицо своими и впрямь серебряными глазами. — А что, сегодня какой-то праздник?

И вдруг, словно только сейчас спохватившись, она принялась поправлять свои смятые одеяния, а сама все смотрела на Василия, как испуганная, потерявшаяся девочка…

И это зрелище бесстыдного лицемерия наполнило его такой яростью, которая начисто вытеснила из сознания и тела всякие остатки желания. Теперь им владела только ненависть: ненависть к ее запекшимся губам, и беспорядочно скомканной одежде, и этим ее дрожащим рукам — ненависть к ее волшебной, чарующей прелести, ненависть к себе! Да, он вдруг возненавидел себя — но в этом виновна была Варя, а значит, он должен был ей отомстить!

— Какой-то праздник? — хрипло, зло повторил он. — А то не знаете!

Она растерянно хлопнула глазами:

— Откуда же мне знать? Весь вчерашний день я проспала, а нынче проснулась среди ночи, почувствовала себя лучше и вышла в сад немножко воздухом подышать, как вдруг…

Лицо ее резко потемнело, и Василий понял, что это кровь прилила к щекам. Надо думать, и он выглядел не лучше, потому что все лицо его так и пылало. В висках пульсировала боль, а собственный голос казался чужим:

— Как вдруг я на вас налетел, не правда ли? О, простите великодушно! Меня извиняет то, что я принял вас за одну из тутошних услужливых девиц, вроде той, которая вчера ночью навестила меня в моей постели. Гораздая девица, ничего не скажешь!

Он нарочито сладострастно ухмыльнулся и даже облизнул губы: просто потому, что они совсем пересохли, однако Варя не могла не подумать, что он облизывается от приятных воспоминании, и судорога отвращения прошла по ее лицу.

Это окончательно взбесило Василия. Он скорчил испуганную гримасу:

— Но вы меня, заради Христа, простите, Варвара Петровна! Ежели б я только мог вообразить, что это вы, я к вам бы и на пушечный выстрел не приблизился!

Она изумленно, во всю ширь, распахнула свои серебристые глаза, а губы слабо дрогнули, словно готовы были шепнуть: «Почему?!» — но Василий опередил вопрос новым словесным потоком:

— Нет, вы должны мне непременно сказать, что вы меня простили, любезнейшая (о сколько ядовитейшего яду вложил он в это слово!) Варвара Петровна! И умоляю вас — никому не говорите о моем афронте! Нет, конечно вы можете пожаловаться батюшке, а ежели он сочтет, что чести вашей был все-таки нанесен чувствительный урон (новая порция яду!), я готов дать ему любую порядочную сатисфакцию… Однако молю: не заикнитесь, храни вас бог, об этих невинных шалостях нашему досточтимому хозяину. Умоляю!