Любовник богини

— Как вон на этих? — спросил Бушуев страшным шепотом, указывая на трех человек — черных от солнца, худых, как скелеты, с седыми как лунь гривами, голых и весьма древних, застывших у подножия храма в таких странных позах, что их вполне можно было принять за порождение полуденного бреда — или и впрямь душевнобольных, одержимых.

Один из них стоял, упираясь в землю только одной правой ладонью: вытянулся головой вниз и ногами вверх. Тело его было так же неподвижно, как если бы это был не живой человек, а сухой древесный сучок.

— Балаган… — прошелестел потрясенный Бушуев. — Ему бы в балаган, сердешному, — экую кучу денег мог бы огрести!

— Многолико счастье аскета, как говорят мудрецы! — пожал плечами Нараян, однако Бушуев, не слыша, продолжал причитать:

— А этот… этот еще чище!

«Этот» стоял на одной ноге на круглом, вершка в три шириной, камешке, поджав одну ногу под животом и выгнув все тело назад дугой. Обе руки были сложены ладонями вместе и воздеты как бы в молитве. Он казался приклеенным к своему камешку. Почти невозможно было сообразить, как человек способен принять такую позу, а главное, удерживать ее.

— Ну а этот, надо думать, пуще всех перед старой ведьмой провинился! — всплеснул руками Бушуев и указал на третьего старика, который сидел, поджав под себя ноги… но как он мог сидеть на обычной бамбуковой палке вышиной в два фута?! Руки его были переплетены пальцами за шеей, а ногти глубоко вросли в верхние части рук.

— Юродивые, убогие! — часто закрестился Бушуев. — Страдальцы болезные…

— Это факиры, отец, — подала голос Варенька, и тот оглянулся на нее недоверчиво:

— Факиры! Полно врать! Не видал я факиров в Ванарессе?! Станет мужик на базаре, веревку вокруг пальца обернет, потом уткнет конец в землю — она и стоит, будто каменная. Мальчишка для потехи по этой веревке лезет, что по дереву. Но эти!.. — Он покачал головой. — Настоящий балаган, А ведьма-то где ж? О… О господи!

Жгучий ветер шумно пролетел под разрушенным сводом храма, словно чей-то жаркий вздох, и на поляне вспыхнул огонь. Путники думали, что видят перед собою почерневшие, изгоревшиеся кострища, разбросанные там и сям, но эти островки пепла и углей внезапно загорелись чистым, бездымным пламенем, похожим на тщательно лелеемый храмовый огонь.

Один из костров запылал совсем рядом с изогнутым факиром, а если точнее — под его пятками, беспощадно поджаривая их, но тот и бровью не повел.

— Туземец сгорит, — процедил сквозь зубы сэр Реджинальд, — разумеется, это его дело, однако… интересно знать, не принадлежит ли он к племени бхилли?

— Что, боишься потерять хорошего рекрута для войск компании? — хохотнул Василий, а Нараян ответил очень серьезно:

— Нет, этот человек не бхилли. Однако сагиб не должен беспокоиться. Пока факир находится в трансе, его можно разбить на куски, но он не ощутит боли и не сдвинется с места.

— Я и не думал беспокоиться, вот еще! — с видом оскорбленного достоинства отвернулся Реджинальд и утер пот со лба. — Полагаю, зажарить нас эта особа не намерена? Мы-то не в трансе!

Жара и впрямь сделалась невыносимой, и все облегченно вздохнули, когда Нараян вдруг взбежал на те самые ступени меж колонн, куда он только что заказывал подниматься.

— Идите сюда, — повернулся он к путешественникам. — Знак подан — горят все костры. Кангалимма ждет нас.

Варенька стиснула руки. Ей показалось или и впрямь долетело откуда-то выпеваемое стройным множеством высоких голосов: «Гряди, голубица…»? Поглядела в сверкающие небеса. Может быть, ангельское пение?

— Господи, помилуй! — выдохнула она чуть слышно и взглянула на Василия, который тоже посматривал на ее побледневшее лицо.

Обычная дерзкая усмешка исчезла из его глаз, они были серьезны, настороженны. Кивнул Вареньке, протянул ей руку; не говоря ни слова, повел по ступеням.

«Ежели к алтарю, должен батюшка…» — мелькнула мысль. Но если бы ее не поддерживал Василий, Варенька рухнула бы, где стояла, когда увидела…

За колоннами простиралась поляна. Позади стеной стояли джунгли, и чудилось, будто именно из этой зеленой тьмы высунулась чудовищно огромная голова зверя, подобного которому не может представить человеческое воображение.

Все замерли, онемев, не в силах даже издать испуганного крика.

Эта голова оказалась в несколько раз огромнее слоновьей, однако то был именно слон, если судить по искусно приделанному хоботу, конец которого гигантской черной пиявкою изгибался почти у ног путешественников. Но у слона нет рогов, а у этого было целых четыре! Передняя пара на плоском лбу торчала, слегка закручиваясь вперед и раздаваясь в обе стороны, как рога быка, а за ними возвышались два других, массивные, разветвлявшиеся до такой гигантской вышины, что могли бы, казалось, украсить головы десятка обыкновенных оленей. В пустых впадинах черепа были вделаны подобия глаз из выделанной желтой и прозрачной, как янтарь, кожи носорога, а за этим подобием глаз горели две зажженные плошки, что придавало голове еще более ужасный, просто дьявольский вид.