Любовница не по карману

Я стоял в чужом доме и плакал. Я не знал, как мне жить дальше!

Вскоре приехала полиция. Я ждал: вот-вот вынесут тело… Но никакого тела не вынесли. Полицейские уехали. Вероятно, они явились по звонку соседей – и ничего и никого не нашли. И никого, главное, не арестовали!

Я догадался вынуть из телефона сим-карту. Я не был готов разговаривать с ними, хотя и понимал: они не знают, что Виталя – мой брат, и тем более о том, что мы вообще с ним знакомы. Но все равно. Боялся, что мне позвонит Зоя и расскажет о том, что у них случилось. Или позвонит Алик…

Я был виноват, ведь это же был мой брат!!!

А когда ночью Алик вышел и подогнал машину к подъезду, я понял, что Виталя мертв.

И я видел, как Гриша с Аликом укладывают что-то белое, длинное в багажник джипа. Жизнь остановилась.

И я вдруг понял: они, наверное, приняли Виталю за меня!

Это ошеломило меня. Получалось, что они, мои самые близкие друзья, – убийцы и вообще подлые и трусливые люди! И если бы там был я, Гриша застрелил бы меня, и они с Аликом закопали бы меня в лесу… Или в парке. Какая разница?! Они вынесли и погрузили в багажник не человека, а – тело!

На следующий день они спокойно жили-поживали, словно ничего не произошло. И Зоя была с ними. Все шито-крыто.

Я столько тогда пережил, так плакал – как ребенок… Жил в старых вагонах, как бомж, боясь сунуть нос домой…

Это я писал им злобные записки, трепал нервы и требовал денег. Я хотел превратить их жизнь в ад!

Но они продолжали держаться вместе – отец и сын. Зою они куда-то спрятали, отправили, увезли – не знаю. Может, в какой-нибудь санаторий, чтобы она пришла в себя после всего, что узнала? Узнала, что ее муж – убийца.

Я получал деньги, но мне становилось от этого еще хуже. Гаже.

И я уехал. В Сургут.

Я понимал: единственный человек, кто спохватится о Виталике, – Таня. Знал, что она бросится разыскивать и его, и меня. Но в Сургуте меня найти будет почти невозможно. Устраиваясь на вахту, я прибавил себя десять лет, просто так, чтобы запутать следы. Это было довольно-таки просто сделать.

А однажды ночью, когда все ребята из моей бригады спали, я проснулся с ужасной мыслью и уже не мог больше уснуть… Я представил себе, что должны были испытать Гриша, Алик и – особенно – Зоя, когда увидели, что я, самый близкий их друг, пришел украсть у них деньги… Это каким же презренным негодяем я предстал в их глазах!

Получалось, что сначала я украл у них Зою. А потом решил украсть и деньги.

У меня в ту ночь поднялась температура, я сильно заболел. И никто не знал, что со мной, болезнь не диагностировалась.

После выздоровления я несколько раз порывался вернуться в Москву, встретиться с Алькой и все ему объяснить. Я бы так и сделал, если бы Виталя не был моим братом…

И снова все шло по кругу: доверенные мне ключи, мои куртка и шапка, то, что я знал – в их доме в этот день будут такие деньжищи…

А потом мне один человек сказал, что мною интересуются. Запрос пришел из Москвы. И меня вообще-то уже практически нашли.

Человека этого звали Глебом Ефимовичем. Симпатичный такой дядька.

Сказал: ему поручили найти меня. Мои друзья поручили. Они, мол, переживают.

И я вернулся. Первое, что я сделал, – вернул им деньги. Положил сверток под дверь.

Но меня еще никто из них не видел. Ни Алька, ни Гриша, ни Зоя.

Зато я вижу Зою. Каждый день. Я прихожу и наблюдаю за ней из глубины двора, из-за деревьев… И не знаю, как к ней подойти.

Я чувствую, что она живет какой-то своей, особенной жизнью: она теперь не одна, у нее есть ребенок – а он может быть и моим ребенком, – и от этой мысли мне становится особенно тяжело… Вспоминает ли она обо мне? Как она назвала сына или дочку?

У них семья. Они как-то выдержали все это. Думаю, они все это трудное для них время крепко держались друг друга… Знает ли Гриша, что он убил моего брата? Нашли ли его тело?

Я не знаю, как они воспримут мое возвращение. Примут ли меня вообще? Простят ли? И нужен ли я им – в их жизни ?

Наступит день, когда я встречусь с Таней и она расскажет мне все. Может быть, и посоветует что-нибудь дельное.

Но пока что я не готов… Не готов.

А Зоя очень похорошела. Она прекрасна! И я знаю, что рано или поздно я к ней все равно подойду… Возьму в ладони ее румяное лицо, поцелую ее сухие губы, прикоснусь губами к ее черным ресницам…

– Федя? Федор… Это ты?!