Любовница своего бывшего мужа

Завидовала я ему всегда, вот что. Даже сейчас, научившись не упускать ни единой возможности, я так не умела. Когда я еще мечтала стать настоящим фотохудожником, как большая, а не просто фоткать чужие дни рождения, я думала, что мне страшно повезло — мой муж был бы идеальным агентом. Он бы решал все официальные вопросы, обо всем договаривался, выбивал галереи, гонорары и публикации, а я бы просто творила! Увы, увы… Когда я наконец всерьез взяла в руки камеру, его в моей жизни больше не было.

Бесплатные коктейли, что-то шумное и ритмичное из зала, хорошие люди рядом — атмосфера становилась все приятнее и теплее. Кто-то уже начал танцевать под что придется — то ли под глухие ударные из зала, то ли под телефонный рингтон, и бармен быстро сообразил включить нормальную музыку.

Выходящие с концерта слушатели с удовольствием вливались в разврат. Я вытаскивала танцевать всех этих красивых задротов, которые уверяли, что никогда-никогда-никогда ни один мужик в их гордом роду не занимался такими ужасными вещами! Но всем в итоге нравилось, особенно Егору, который долго притворялся самым бестолковым, но потом ненароком выдал себя слишком ловкой связкой и вынужден был признаться, что до самого окончания школы занимался современными танцами.

Я уже почти устала и намеревалась все-таки упасть в мягкие кресла и гонять кого-нибудь из сегодняшних поклонников за добавкой коктейлей, когда на полпути меня сцапал… конечно, Антон.

— А мне танец? — нагло затребовал он и потащил в гущу толпы, не слушая возражений.

Мы очень любили сорваться вместе куда-нибудь потанцевать — даже неважно, куда. Районный клуб? Уроки сальсы? Дружеские вечеринки? Все подойдет.

Я обняла его, касаясь чуть ли не впервые за шесть лет. Если не считать того поцелуя в кладовке. Руки сами легли на плечи таким же движением как всегда — если не вспоминать, что это «всегда» было много лет назад. Меня саму пугало, как легко включились, казалось, давно демонтированные механизмы, привлекающие меня к нему, все эти реакции и жесты. Будто только и ждали условного сигнала.

И вот сейчас начинается какая-то латина, я уже и не помню ни черта, и одна не станцую — а с ним — помню. Вот так повернуться, прижаться спиной, сползти по его ногам, повернуться и бросить яростный взгляд. Уйти — вернуться, стукнуть каблуками…

В этом месте раньше мы начинали творить совсем непристойное безумие — он прижимался сзади, клал ладони на низ моего живота и начинал медленно тащить вверх и так довольно короткое платье, вжимая пальцы прямо между ног и чувствуя — зная — что белья на мне нет. И то, что кто угодно мог повернуться и увидеть это — заводило невероятно.

Ну кому я вру — сейчас, когда он ничего подобного не делает, лишь символически обозначает это движение, когда ловит мой ответный жест, тоже оборванный на половине, меня это тоже заводит.

Я так давно не танцевала.

Что за глупости, я только что перетанцевала со всем мужским половозрелым составом компании!

Но я так давно не танцевала, когда танец — отражение мыслей. Когда танец — отражение того, что будет часом позже среди скомканных простыней. Когда вот этот жаркий выдох в шею повторится до последней ноты, но будешь чувствовать не трущуюся о бедра ткань легких брюк, а кое-что горячее и твердое.

Впрочем, я и сейчас чувствую кое-что твердое — оборачиваюсь и вижу как расширяются зрачки Антона. И у него очень многообещающий взгляд.

Я уже собираюсь отнять у него свою руку и уйти, тем более, что песня как раз кончилась, но Антон не дает это сделать. Наоборот, он притягивает меня к себе и шепчет на ухо:

— Давай поговорим?

— Мы обо всем уже поговорили, — я заучивала эти слова наизусть, до автоматизма, чтобы не сдаться, когда он придет ползать на коленях и умолять простить.

Но он так и не пришел. Не пригодилось.

— Мы нехорошо расстались и плохо поговорили, — он прижимает мою руку к своей груди, и я чувствую стук его сердца. Очень быстрый стук.

— Нет…

Но почему нет?

Чего я боюсь?

— Только не здесь, — продолжает он, как будто я уже согласилась. — Давай покатаемся по городу и…

— Солнц, я вчера уже все сказала про твой кабриолет! — выпаливаю я и испуганно зажимаю рот рукой.

Я не хотела! Это «солнц» вырвалось так же автоматически, как те жесты и касания.

— Сейчас попрошу у кого-нибудь нормальную машину, — улыбается он и крепко сжимает мою руку в своей, уводя из танцующей толпы как маленькую девочку.

И я в полном шоке позволяю ему это сделать. В голове стучат оправдания, что мы просто поговорим, в сердце бьется какая-то стремная неубиваемая надежда несмотря ни на что, а между ног пульсирует вообще нереальное тепло, которому нужно другое такое же тепло. Кто же проснется во мне, чтобы вернуть в разумный мир?

Море в такт

Вместо разговора мы молчим.

Я в шоке, а он просто ездит по ночным улицам Лимассола, проскакивая светофоры, тормозя перед пешеходами, то и дело оказываясь на каких-то окраинах с недостроенными или заброшенными зданиями. Иногда дорогу перебегают черные тени кошек, а под колеса выкатываются перезревшие апельсины.

— Хочешь к морю? — вдруг спрашивает он.