Любовница своего бывшего мужа

Моя очередь была его будить так, чтобы ночь перешла в день самым приятным способом. Он начинал стонать, еще не проснувшись, и мой язык, порхавший по шелковой коже, управлял этими стонами, делал их чаще, когда щекотал уздечку, делал их ниже, когда накрывал головку, а когда я впускала его в рот целиком, Антон содрогался, и тут уж просыпался. Сразу переставал стонать, как будто запрещал себе.

Ничего, я орала за двоих.

Когда он трахал меня пальцами, поймав прямо на лестнице, на полпути с первого этажа на второй с ведерком мороженого и я просила еще, добавить еще пальцев, продолжать, а он утверждал, что больше не поместится.

Когда он превращал мою грудь в десерт, выкладывая это мороженое на соски, болезненно твердевшие от холода, а потом накрывал их горячим ртом.

Когда я голая встречала его с работы и ловила прямо в саду — затянутого в темно-синюю рубашку и идеально сидящие белые брюки. Набрасывалась прямо там, требуя немедленно доказать мне — что доказать? — все! И он доказывал, нагнув прямо на деревянном садовом столе, и шершавая поверхность оставляла ссадины на моей коже, но это тоже было так сладко.

А потом мы снова рассказывали истории о своей жизни, словно пытаясь достроить то, что происходило порознь, но пряча от другого то, что не надо было знать. Он прятал женщин, я прятала отсутствие мужчин.

У нас это не особо хорошо получалось.

Так прошла неделя.

Метель розовых лепестков

Никогда не мечтала быть героиней «Поющих в терновнике», но эти каникулы ощущались как краткий миг блаженного бездумного счастья между двумя безднами. Однажды этот миг должен был закончиться.

Почему бы не сегодня?

Антон не поехал на работу. Отговорился чем-то, открыл ноутбук и работал прямо в гостиной за столом с видом на сад. Окна были распахнуты — на Кипре теплело, инжир завязывал плоды, отовсюду приносило ветром белые лепестки вишен. В Москве, судя по социальным сетям, зима брала реванш за реваншем.

С утра я маялась.

Что-то свербело, не давало успокоиться. Приставала раз за разом, но ни секс, ни поцелуи меня не утешали. Что-то было не так.

— Солнц, а что с Егором? Он настучал?

— Ага, — отозвался Антон, не поднимая глаз от ноутбука.

— И что, тебя выгонят?

— Возможно. Разбирательство на следующей неделе.

— Тебя вообще это не волнует?

Он наконец посмотрел на меня.

— Вообще нет. Если бы не его тупость, ты бы не вернулась ко мне.

— Я не вернулась.

— Пушистый, называй как хочешь.

Может быть, я из-за этого беспокоюсь.

Я прижала ладонь к центру груди. К тому месту, где когда-то кололось предчувствие его предательства.

Может быть, это моя совесть?

Должна она наконец проснуться, убаюканная сладкими оргазмами и теплыми ночами?

Антон бросил на меня взгляд украдкой.

И снова вернулся к ноутбуку.

Надо и мне обработать фотографии и рассчитаться наконец со всеми кипрскими делами. Хорошо получилось, много заработала.

Может быть, это волнение о работе? Что дальше? Улетать в Москву, оставаться тут?

Я ушла в сад. Под ногами остро пахли упавшие и лопнувшие апельсины. То ли ликером «Куантро», то ли духами «Коко Мадмуазель». Я прошла в дальний конец сада, где стоял мангал, и к апельсиновому добавилась тревожная нотка гари.

Антон подошел как всегда неслышно, обнял, положив ладони на мой живот.

— Смотри, миндаль зацвел.

Одно из тех деревьев, на которые я сердилась в первый день — ленивые, избаловнные, сбрасывают листья даже когда снега не бывает! — покрылось россыпью розовых цветов. Я и не заметила. Редко заходила сюда.

— «Сухое миндальное дерево зацвело»…

— Лесь…

Сердце пропустило удар, стукнулось в горло и остановилось. Этот тон…

Нет, молчи! Ради всего земного и небесного, молчи!

— Мне надо вечером уехать.

Не говори!

Я почувствовала, как покрываюсь мурашками. Холодный ветер — кипрская теплая весна все-таки не для того чтобы ходить по саду голой.

— И не знаю, когда вернусь. Может, завтра. Как пойдет.

— И куда ты?.. — голос охрип.

— В аэропорт.

— Встречать… ее?

— Да.

Насмешница судьба…

Где бы достать яду. Где бы достать кинжал.

Где бы достать братьев, что передерутся и помирятся после нашей трагической гибели.

Нет, это другая сказка, не та.

— Мы разве не должны обсудить как я буду при твоей жене любовницей? — я повернулась к нему, но сделала два шага назад, отстранилась. Слова протискивались сквозь горло так тяжело, будто у меня была ангина. — И давай, я еще вашу свадьбу поснимаю! Ты же веришь в меня!

— Я люблю тебя. Я не могу не жениться. Я обещал.

Слова были как пустые скорлупки.

Но он старался наполнить их своей кровью.

— Помнишь, как ты говорила мне, что любовь это решение?

— Я говорила?.. Может быть. Но ты что-то его нетвердо принял.

— Потеряв тебя, я усвоил этот урок. Не сразу, но усвоил. Если решил — то не сомневаться. Это так просто, когда понимаешь. Только понять сложно. Но когда мечешься — плохо всем.