Любовные похождения барона фон Мюнхгаузена в России и ее окрестностях, описанные им самим

Получив сие радостное известие, положившее конец мучительному ожиданию, я построил моих молодцев на дороге при въезде в город. Дорогу предварительно очистили от снега, чтобы не препятствовать чеканному шагу коней, на которых восседали мои кирасиры с парадными палашами в руках. Я построил роту в две шеренги так, чтобы между ними могла проехать карета, которая, кстати, уже и появилась – мы увидели ее версты за две.

Тащила карету пара старых кляч, да и само это средство передвижения имело вид довольно убогий – удивительно, что оно вообще преодолело столь долгий путь и добралось до российских границ, за которыми дороги, как известно, и не дороги вовсе, а одни ухабы и рытвины. Собственно, по ним одним все и понимают, что это и есть дорога, а иначе никто бы не смог добраться до места назначения, заблудившись в бескрайних просторах этой удивительной страны.

Я дал команду: «На кар-р-раул!» – и мои ребята застыли. Даже кони вняли важности момента и, высоко подняв головы, замерли как вкопанные. Карета подъехала к началу строя и остановилась. Я дал команду барабанщикам, и под барабанную дробь две шеренги развернулись в колонны, а кони, высоко, словно в танце, поднимая ноги, двинулись мимо кареты, за окошками которой с одной стороны виднелось милое юное личико девицы лет пятнадцати, а с другой – лицо дамы еще не в годах, но уже повидавшей жизнь.

Когда кирасиры прошли и остановились чуть поодаль, я спрыгнул со своего боевого коня и, опережая канцлера и целую свору придворных, подбежал к дверцам кареты, распахнул их и произнес заранее заготовленное:

– Позвольте от имени Ее императорского величества и Его высочества наследника приветствовать вас на русской земле.

– Маман, – проговорила пассажирка кареты, словно и не слыша меня, – это же тот самый барон, который был у нас в Штеттине. Вы не помните?

– Прекрати, Фикхен, – сказала женщина постарше, – вечно у тебя всякие глупости в голове. Когда ты наконец повзрослеешь?..

Та, кого она назвала Фикхен, словно и не слышала слов матери.

– Вот так встреча, барон! – Сказала она. – Я чувствовала, что увижу вас еще раз.

– Я рад, что смог оправдать ваши ожидания, – ответил я, предлагая ей руку.

Она оперлась о мою ладонь скорее из вежливости – никакой помощи ей не требовалось, выпорхнула из кареты, словно на крыльях, и замерла, разглядывая замерших кирасир и свиту придворных.

– Позвольте проводить вас к карете, присланной специально для вас государыней императрицей, – предложил я.

Канцлер тем временем подал руку матери Фикхен, и мы в две пары прошествовали к карете; не в пример той, на которой они приехали, эта карета сверкала золотом, прочные колеса надежно стояли на дороге, а внутри лежали медвежьи полости.

– Надеюсь встретить вас в Петербурге, – сказала Фикхен и незаметно для окружающих пожала мне руку.

– Буду счастлив, сударыня, – проговорил я, пожимая в ответ ее маленькую ручку...