Любовные похождения барона фон Мюнхгаузена в России и ее окрестностях, описанные им самим

– Ах, барон, Рига – захолустный городишко. Вы в столицах привыкли к другим жилищам, а здесь вам приходится обитаться в нашей тесноте. Будь в нашем домишке потолки повыше, ничего подобного никогда не случилось бы. К несчастью... – последнее она прибавила после некоторой паузы и со всей доступной ей многозначительностью.

Для меня же сказанное ею продолжало оставаться какой-то невнятицей. Может быть, со сна мои мозги плохо работали? И тогда я решил идти напрямик.

– И что же случилось, милая Якобина?

– Ах, я не знаю, – сказала она, и ее щеки зарумянились еще сильнее.

– Голубушка, – сказал я, теряя терпение, несмотря на всю ее ангельскую внешность, – вы должны мне все объяснить. Я настаиваю. Я в конечном счете требую. И если вам была нанесена какая-то обида или вы понесли ущерб в результате моих действий, то я чувствую себя обязанным возместить вам утраты.

– Ах, увольте, – сказала она. – Ничего вы не обязаны. – Она помолчала, потом добавила: – Ну, если уж вы так настаиваете, я расскажу то, что мне известно, хотя и сама до конца не понимаю, что же тут произошло. Я лежала на кровати без сна, когда вдруг раздался страшный удар в пол, потом треск. Я вскочила как сумасшедшая – и что же я увидела? Пол пробит снизу, а в пробоине торчит... торчит...

Она явно не могла подобрать подходящего слова и на этом снова замолчала, смущенно опустив глаза.

– Что торчит, голубушка? – не отставал я.

– Ах, барон, вы меня вгоняете в краску. Мне, девушке, не подобает произносить подобные слова. К тому же они мне неизвестны.

Я пребывал в недоумении. Что такое могло торчать в пробоине и вызывать смущение у сей милой особы? И вдруг меня осенило.

– Постойте, милая Якобина, – воскликнул я, хватаясь за эфес шпаги, – может, это шутки домового? Я слышал, в России водятся такие существа.

– Нет-нет. Ничего подобного.

– Что же тогда?

У меня голова раскалывалась, а Якобина явно не желала мне помочь раскрыть эту тайну. Наконец, видя мои мучения, она сжалилась.

– Оно пробило пол снизу и было похоже на головку мухомора. Только гораздо тверже и лучше. Я не могла допустить, чтобы такая хорошая вещь простаивала без дела. – Она помолчала. – Я села на нее, сударь. И если вы при этом претерпели какой-то ущерб, то я из своих скромных средств готова его возместить.

Обычно я соображаю быстро и принимаю решения мгновенно, но тут эти мои качества словно отказали мне – я смотрел на Якобину, героически держась одной рукой за шпагу, а другую уперев в бок, и никак не мог понять, что же произошло в этой комнате и какое к этому отношению имею я и мой сон. Словно туман какой на меня нашел. Наконец в этом тумане стали появляться проплешины, видимость начала улучшаться и постепенно картина произошедшего открылась передо мной, как она, наверное, давно уже открылась перед догадливым читателем.

Сладострастные сновидения распалили меня до такой степени, что мое орудие любви пришло в движение, а в таком состоянии оно может действовать не хуже молота. Пробив с размаху потолок, оно разбудило бедную Якобину и застряло в пробоине. Я тем временем продолжал видеть свои похотливые сны, а Якобина, которая «не могла допустить, чтобы такая хорошая вещь простаивала без дела», уселась на нее и принялась совершать движения, какие обычно совершает женщина в такой ситуации, что и завершилось естественным образом.

Теперь, когда все разъяснилось, я иным взором посмотрел на Якобину: она была не только привлекательна, но и смела, предприимчива и при этом скромна, как то подобает воспитанной барышне.

Я взял ее за руку, поцеловал, и мы, не сговариваясь, принялись вместе приводить в порядок пробоину – не заделывать, а именно приводить в порядок, чтобы не осталось щеп и заусенцев, которые могли бы стать источником неприятностей для нас в будущем, потому что мы решили продолжать наши встречи через это благодатное отверстие, поскольку Якобина опасалась строгости своих родителей, которые могли почуять неладное, если бы я зачастил в комнату к их дочери. Забегая вперед скажу, что в скором времени мы с Якобиной поженились, а впоследствии, когда я завершил свою миссию в России, уехали в мой родовой замок, где прожили долгую и счастливую жизнь. Когда я пишу эти строки, Якобины, к моему непреходящему горю, уже со мной нет. Остались одни воспоминания, которые я берегу.

Встреча Фикхен

Вернемся однако в Ригу, куда я прибыл с важным заданием императрицы. Известий о прибытии ожидаемой персоны, для встречи которой я и был отправлен в это захолустье, пока не поступало, и дни проходили в томительной безвестности.

Тем временем в Ригу съехались важные чины, также присланные императрицей. Среди них канцлер Бестужев-Рюмин и многие другие, коих я не знал прежде. Они все тоже томились ожиданием, которое в конечном счете завершилось в конце января, когда один из моих кирасир, оставленный в дозоре, прискакал на взмыленном коне с криком: «Едут!».