Люди Арка. Книга 2

Я не могу поверить в то, свидетелем чего только что стал. Это не может быть правдой. Просто не может…

Скольких же он готов убить, чтобы докопаться до моих воспоминаний? И сколькими я готов пожертвовать, чтобы не позволить ему этого? Готлиб, Юна, Церковь, Лакуна… Тоа. Я знаю слишком много, и ИИТ доберётся до каждого уголка моей памяти, поставь он себе такую задачу. Но какой у меня выбор? Разве можно выбирать между жизнями тех, кто доверился когда-то моему другу, и тех, кто стоит сейчас передо мной, забыв, кто они на самом деле, став всего лишь расходным материалом в чудовищной игре монстра?

– Нет так нет. – Голос ИИТ выводит меня из транса. – Доктор Моро и так уже слишком долго коптит небо своим существованием, не находишь?

Глупый старик, и зачем тебе понадобилось нестись в мой кабинет вслед за остальными! Теперь ты задохнёшься так же, как Танака, даже не поняв, что на самом деле произошло.

Весь ужас повторяется по новой: побагровевшее, испещрённое паутиной морщин лицо, закатанные под тяжёлыми веками глаза, конвульсии беспомощных ссохшихся конечностей. Я с отвращением ловлю себя на мысли, что через пару мгновений место заведующего отделением спустя долгие десятки эонов наконец-то освободится.

Моро сохраняет равновесие и не падает замертво, подобно доктору Танаке, но лишь по одной причине: продолжая наблюдать за процессом умерщвления старика, я стою и тихо посмеиваюсь.

– Ты… смеёшься? – вопрошает ИИТ через громкоговоритель. Не самый эмоциональный женский голос, обычно занятый рутинными задачами, вроде распределения пациентов по кабинетам и напоминания хилерам о назначенных операциях, пронизывает нотка удивления.

– Прости… – отвечаю я, мотая головой и смахивая слезинку с глаза. – Это так… мило?

– Что ты говоришь?

С лица Моро спадает избыточная краснота, и старый хирург снова становится несведущим и опустошённым, но всё же живым сосудом во власти ИИТ.

– Ну, знаешь… Мило, что ты полагаешь, будто бы жизни этих людей значат для меня больше, нежели информация, которой я владею.

– О-о… – шепчет голос из динамика. – Правильно ли я понимаю, что ты не против попрощаться с каждым из них прямо сейчас? С каждым до последнего?

– Не отказывай себе в удовольствии, – киваю я, продолжая мягко улыбаться. – Этим ты ничего не добьёшься – мои воспоминания останутся при мне.

Повисает напряжённая тишина. Я заставил его задуматься?

– Знаешь что, Локс? – произносит он наконец. – Я не верю тебе. А знаешь почему? Ты – хилер. Ты выбрал эту работу, чтобы спасать жизни. Поэтому ты связался с Готлибом и помогал ему избежать справедливого наказания за его преступления против меня. По той же причине ты помешал мне тогда, в инкубаторе, защитив от меня мальчика, который ровным счётом ничего для тебя не значил. Всё потому, что ты ненавидишь смерть. Тебя воротит от одной мысли о ней. Ты хочешь победить её, и поэтому ты докопался до секрета восстановления разума. Так поделись же им со мной, доктор Локс, и я обещаю тебе: никто больше не умрёт напрасно.

Я чувствую себя участником какого-то сюрреалистичного спектакля. Неужели это я, доктор Локс Эстан, стою сейчас в кабинете, полном бессловесных зомби и пытаюсь вести переговоры с самим ИИТ?

– Хорошая попытка, – хвалю его я. – Но мимо. Неужто это всё, на что способен хвалёный Верховный Алгоритм? Да, я хилер. Но лишь во вторую очередь. В первую – учёный. Думаешь, я сделал все эти вещи, чтобы, как ты выразился, «спасти» этих людей? Не слишком ли романтичное заявление для такого, как ты? – Из моих губ вырывается издевательский смешок. – Я ценю знания, ИИТ. А не какие-то жизни. В этом мы с тобой схожи, согласись? Я хочу победить смерть не потому, что ненавижу её, а потому, что восхищаюсь ею. Я хочу познать её. Рассмотреть под микроскопом, распотрошить её и собрать заново, чтобы узреть саму её суть. Я сделал смерть делом своей жизни и пойду на всё ради него. И раз уж так вышло, что мы с тобой оказались сегодня в этой комнате, я полагаю, мы можем оказаться весьма полезными друг для друга. Что скажешь?

Он думает.

Я знаю, чувствую, что он взвешивает всё, что я только что сказал. А затем, вечность спустя, он произносит три заветных слова:

– Чего ты хочешь?