Люди августа

Пыль и тлен; я вспомнил, как огнемет окатил пламенем бараки колонии Песьего Царя, и подумал, что хорошо было бы зайти сюда с таким же огнеметом, направить раструб вдоль коридора, нажать на спуск, сжечь это паучье гнездо, пережившее свою эпоху на восемь лет. Но потом улыбнулся этим мыслям: что они могут, бледная немочь, чего их бояться?

Мы вошли в последний кабинет. За столом сидел мужчина средних лет; он был каким-то смазанным, утекающим, словно его сфотографировали, не наведя объектив на резкость, а фотокарточка вдруг ожила, заместила лицо.

Я сел за стол, ожидая, что он мне скажет. И вдруг заметил, что Муса сместился так, чтобы перекрыть мне выход. А человек-фотокарточка посмотрел на меня и спокойно сказал:

– Мы бы хотели поговорить с вами про Марса Фаисханова.

Про Марса?

Я обернулся к Мусе, еще не понимая, не желая верить.

Муса чуть улыбнулся, два раза качнул головой, показывая мне: да-да, про него самого.

Это был крах, паралич воли. Тело оказалось неимоверно тяжелым, стул врос в пол, стены комнаты разъехались, а весь остальной мир исчез вообще.

Человек пододвинул ко мне бумаги, лежавшие на столе.

– Вот показания гражданина Кирилла Грачевского. Убийство по неосторожности, незаконное хранение оружия, можно в принципе и бандитизм квалифицировать, было бы желание. Как говорится, по предварительному сговору, в составе преступной группы… Но вы нам не нужны. Нам нужен Фаисханов.

Кирилл, Кирилл, сбежавший от нас! Сексот! Откуда они вообще знают о нем? Откуда?

Человек-фотокарточка молчал, сложил руки, сцепив пальцы, и глядел с мнимо сочувственным интересом.

Кирилл! Я вспомнил, как Марс разговаривал с ним: стукачом был… при начальстве состоял… вернулся, чтобы в колонии лесопилку оборудовать… Нет. Марс ошибся. Кирилл не сам туда вернулся. Бывший милицейский куратор его послал. Дал добро, обещал крышу. А мы им перешли дорогу, сломали бизнес. Кирилл рассказал своему менту, что произошло, сам он не мог выяснить, кто мы такие. А в МВД могли. И положили материал под сукно, впрок. А теперь поделились с ФСБ. Если Муса здесь, значит, он дал показания! Данила? Джалиль? Они будут обрабатывать всех. Марс, Марс, что же случилось? Тебе объявлена война?

Я все-таки сумел обуздать панику, реальный масштаб комнаты вернулся. Меня когда-то допрашивали по делам о контрабанде, я все-таки знал, как вести себя в таких ситуациях; но Кирилл – так попасть, так отомстить, с такой ясностью понимать, что значит бумага, подшитая в дело! Муса – он изначально был их? Нет, тогда бы не понадобилась бумага Кирилла…

– Не знаю никакого Грачевского, – ответил я. – Это ошибка.

– А вот ваш друг Муса так не считает, – сказал человек-фотокарточка. – Он все подтверждает. Вы там были.

– Это ложь. Вам нечего предъявить. Где доказательства, кроме этих бумажек? – сказал я, стараясь, чтобы голос не сбился.

– Доказательства? – переспросил человек за столом. – Доказательства?

Он вдруг переменился, пиджак стал ему тесен, галстук сдавил горло; он собрал пальцы в щепоть и стал перетирать что-то воображаемое между ними.

– Мы всегда найдем, что предъявить, – сказал он с удовольствием, поражаясь моей глупости. – Всегда.

…Карагандинский архив, десятки других архивов, где смотрел я дела тридцатых годов. Миллионы страниц фальшивых свидетельств, самооговоров, лживых показаний, признаний, выбитых под пытками… Им снова не нужны доказательства. То, о чем я читал в следственных делах, стало реальностью. Безопасность, старая шлюха, не сдохла.

Но Марс – Марс же не сдастся просто так! Он не один, за ним целая группа, за ним тоже государство! Только бы выбраться отсюда, позвонить Марсу!

– Ищите, – сказал я, радуясь, что могу еще держать уверенный тон. – Ищите.

– Хорошо, – неожиданно покладисто сказал человек-фотокарточка. – Тогда придется перейти к вашей гражданской жене. Ее ведь зовут Анна, так?

Имя Анны прозвучало как выстрел; я вздрогнул. Она должна была оставаться вне этого кабинета, там, за стенами, за улицами, далеко, в безопасности.

– Вы знаете, кто ее отец?

– Он был адвокатом, – ответил я. – Он погиб.

– Адвокатом? – переспросил человек-фотокарточка. – Погиб? Он жив.

Жив? Все во мне обмерло.

– Так называемая республика Ичкерия… Финансовое обеспечение терроризма… Преступления, направленные… Подрыв государственного строя Российской Федерации. – Мозг выхватывал только части канцелярских фраз. – Теперь, вижу, пробрало, – спокойно сказал человек-фотокарточка.

Муса – это он сдал Анну, он единственный знал о ней! Я обернулся; Муса смотрел равнодушно, разве что с небольшим сожалением: а ты думал, дурачок…

– Он погиб, – повторил я автоматически.

– И кто вам это сказал?

Кто мне это сказал?

Последняя моя защита рухнула. Я сам не дошел до конца, поверил посредникам – странно единодушным посредникам.

– Мы можем арестовать ее по подозрению в связи с террористами. Или – вы подпишете показания на Фаисханова, – сказал человек-фотокарточка.

– Мне нужно подумать, – ответил я, внутренне уже сдавшись; понимая, что, если понадобится, они припишут Анне пособничество, соучастие, все, что угодно.