Люди Домино

Прихватив ланч и велосипедный шлем, я вышел из квартиры, не забыв запереть входную дверь на два замка. Стояло прохладное, ясное декабрьское утро, и дыхание вырывалось у меня изо рта, словно дым. Ночью прошел сильный дождь, и мир вокруг стал мутным и промокшим, словно я смотрел на него через запотевшее оконное стекло. Я присел, чтобы отстегнуть свой развалюшный велосипед — обычно я пристегивал его цепью к фонарному столбу, хотя своим видом он не мог привлечь и самого захудалого угонщика, и даже собаки отказывались поднимать лапу рядом с его ржавыми колесами и рамой, с которой хлопьями осыпалась краска.

Усевшись в седло, я тронулся с места, повихлял немного, но потом обрел устойчивость. Я покатил по улице мимо магазинчика на углу, киоска проката видеокассет, мимо «Кингс армс» [4]и халяльной [5]пиццерии и наконец у станции метро, ощутив головокружение и прилив чувств, ввинтился в поток машин и вырулил на главную дорогу. С этого места мне требовалось около трех четвертей часа, чтобы добраться до работы мимо Клапхэма, Брикстона, Стоквелла и Ламбета, [6]вся грязь, дым и песок Лондона оседали за это время на моем лице. Крутя педали, я ощущал себя частью чего-то большего, чем я сам, составляющей всеобщего устремления на работу, бездумного роботизированного потока к центру города. Под землей и по земле, в поездах, на машинах, пешком — все мы проталкивались вперед, целеустремленно, не удостаивая даже мимолетного взгляда других составляющих этого потока, все мы продвигались к цели в этом безжалостном стаде ежедневной утренней миграции.

Время опасно приближалось к девяти часам, когда я, проскрипев тормозами, наконец остановился у дома 125 по Фицгиббон-стрит — невысокого серого здания неподалеку от вокзала Ватерлоо и в нескольких минутах ходьбы от ловушек для туристов на южном берегу Темзы. Здание ничем не привлекало к себе внимания, хотя грязная пластмассовая табличка на стене открывала пытливому глазу некоторые дополнительные детали.

АРХИВНОЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ ГРАЖДАНСКОЙ СЛУЖБЫ ХРАНЕНИЕ И ПОИСК ИНФОРМАЦИИ

Тяжело дыша, я заякорил велосипед на автомобильной парковке рядом с контейнерами для стеклотары и бумаги. Вдалеке, все еще украшенные лондонским туманом, виднелись спицы «Лондонского глаза», [7]

башни Вестминстера, чинный клин Биг-Бена, однако я повернулся спиной к городским достопримечательностям и поспешил в здание. Махнув пропуском перед физиономией вахтера Дерека, я протиснулся в лифт, глубоко вздохнул и вскоре вышел из кабины на шестом этаже.

Тут уже можно было погрузиться в приятную рутину офисного дня. Серый пол, серые стены, серые столы, серый декор. Комната полнилась привычными звуками — слабым гудением компьютеров, ворчливыми вздохами ксероксов, назойливым комариным зудением телефонов. Кивая на ходу коллегам и обмениваясь «добрыми утрами», «приветами» и «как ты провел выходные», я подошел к своему столу, заваленному кипами папок мышастого цвета.

На моем стуле сидела какая-то незнакомая девушка.

— Вы сидите на моем месте, — сказал я, чувствуя себя одним из трех медведей.

— Привет, — сказала она дружелюбным голосом. — Вы — Генри Ламб?

Я кивнул.

— Привет, — еще раз сказала она. — Меня зовут Барбара.

Ей было под тридцать — толстоватая, в очках, невзрачная. Она смущенно улыбнулась и нервно поправила очки на носу.

Я все еще понятия не имел, что она делает на моем стуле.

— Я из агентства, — подсказала она.

И тут я вспомнил.

— Вы пришли помочь с классификацией.

— Видимо, так.

— Тогда понятно. Давайте я покажу вам что тут к чему.

Барбара вежливо кивала, пока я показывал ей туалет, кулер, доску для объявлений, пожарный выход и кофеварку. Я представил ее малочисленным коллегам, все они поглядывали с некоторым раздражением — нечего, мол, отрывать их от дел, — и наконец постучал в дверь кабинета начальника.

— Войдите, — раздался голос изнутри.

Питер Хики-Браун, ссутулившись, сидел за столом, руки он сплел на затылке, неловко пытаясь изобразить этакую беззаботность. У него была копна седых волос, отпущенных им без всякой меры. Галстуков он не носил. Верхние пуговицы на его рубашке были расстегнуты, чтобы обнажить заросли седоватых волос на груди и продемонстрировать еще большее дурновкусие — дешевую цепочку. Бедный Питер. В прошлом году он целую неделю ходил на работу с серьгой в ухе, пока более высокое начальство негромко, но решительно не пресекло это.

— Питер, это Барбара. Она пришла помочь нам с классификацией.

— Барбара! Привет! Добро пожаловать на борт.

Они обменялись рукопожатием.

— Значит, будете работать под руководством Генри? — спросил он.

— Похоже на то.

Питер подмигнул.

— Вы с ним держите ухо востро. Он знает, где закопаны все наши скелеты.

Мы все втроем выдавили из себя слабый смешок.

— Как вы хотите, чтобы мы вас называли? Барбара? Барб? — Он вдруг подскочил, словно его осенила блестящая мысль. — А как насчет Бабс? — В голосе — надежда. — Меньше языком ворочать.

Девушка посмотрела на него затравленным взором.

— Некоторые меня называют Бабс.