Люди Флинта

За ним, просторно раскинувшись на полосатом чехле, ровно дышал Крис. Верхняя губа его приподнялась, открывая ослепительно белые зубы, отчего казалось, что Крис улыбается загадочно и кровожадно.

Я взглянул на часы: половина пятого. За дощатой перегородкой, переговариваясь и тихо смеясь, поднимались молодые: Семка со своей женой. В первый раз за все лето мне довелось услышать пробуждение хозяев: на целине все встают ни свет ни заря. Обычно, когда мы с рыжим просыпались, дом был уже пуст. На столе тогда стоял бидон с молоком, рядом — огромная миска вкуснейшей на свете картошки, поджаренной с зеленым луком.

— Ты не толкайся, давай по-честному! — счастливо посмеиваясь, говорила Аня, Семкина жена.

— А я… и не толкаюсь… — задыхаясь, по-видимому, от щекотки, отвечал Семка. Слышно было, как он вьюном вертелся в постели, ускользая от ее рук. — Щекоти, щекоти… Вот так вот одного тоже жена щекотала… Городскую такую моду взяла… А потом пришлось горючими слезами обливаться…

Он загадочно умолк.

— Ушел, что ли? — фыркнула Аня.

— То-то и оно, что ушел… — сурово отвечал Семка. — Лично я из Кустаная похоронный оркестр привозил… А мужик был в два раза здоровее меня.

Посмеялись еще, притихли.

«Пора ребят поднимать», — подумал я и вздохнул.

Потом закутался с головой, и вдруг все как-то поплыло вниз и влево, заструилось, а потом и вовсе исчезло.

Когда глаза мои снова открылись, в лицо мне било зеленое солнце, а где-то над ухом тоскливо свистели цыплята.

«Что за черт? Кто выпустил цыплят?» — подумал я, высунув голову наружу, и остолбенел. Над лицом моим, качаясь, склонились огненно-зеленые листья. Солнце пропитало их насквозь, видно было каждый волосок на мохнатых зубчиках.

— Ну, вы, кончайте, в самом деле, — пробормотал я.

И в это время дунул легкий ветерок, одна из веток склонилась, и шершавый листок мягко, как языком, провел по моей щеке.

Крапива!

Я птицей выпорхнул из мешка и уселся на пригретый солнцем брезент, очумело глядя по сторонам. Зеленый прямоугольник чехла был малюсеньким островком в огромном море крапивных джунглей. Могучая, по пояс крапива колыхалась метров на двадцать вокруг — чуть ли не до самого горизонта. А я сидел на спальном мешке, как Робинзон Крузо, в одних трусах. И это была не старая, умирающая крапива, которую я могу рвать голыми руками. Цепляясь за брезент волосиками, на мой мешок вползали молодые светлые побеги. Они нежно шевелились и, как живые, тянулись к моим пяткам.

Я подобрал ноги под себя.

— Подлецы, — сказал я беспомощно. — Через весь поселок не поленились нести…

Рядом что-то зашуршало. Я вскочил как ужаленный. Из-за толстых волосатых стеблей степенно вышла белая курица. Она склонила голову набок, задумчиво оглядела меня и, проворчав что-то, удалилась.

— Ну ладно, погодите…

До Криса Левка не посмел бы сделать ничего подобного: я бы его просто морально уничтожил. Значит, они были в сговоре против меня?

Мне было обидно до слез. Щека горела. Я вынул из мешка белый подматрасник, накинул его на себя и, запахнувшись, как бедуин, сделал первый шаг сквозь бурьян.

Левка и Крис сидели на лавочке у калитки и, злорадно улыбаясь, проверяли нивелир. Точнее, проверял Крис, а Левка лишь подобострастно заглядывал через его плечо: Крис очень дорожил этим прибором, похожим на ручной гиперболоид инженера Гарина.

— Обрати внимание, Крис, — кивнул в мою сторону Левка. — По кладбищу люди ходят…

— Ну что ж, — спокойно возразил Крис. — Это бывает.

— Скоты, — сказал я сквозь зубы и прошел мимо.

— И мы же еще и скоты, — лицемерно вздохнул Левка. — А ведь мы могли погрузить его тело в Тобол!

— Подай-ка мне отвертку, дружок, — холодно сказал ему Крис и, не поворачиваясь в мою сторону, спросил: — Ты не обижаешься, Алик?

7

Потолок залитой солнцем комнаты вздрогнул и сломался пополам. Из сверкающего зеркала на меня смотрел полуголый субъект в темных очках и нежно-голубых шароварах. На голове у него красовалась клетчатая чалма, свернутая из красно-зеленой ковбойки. Один рукав ее болтался у левого уха, свисая на плечо, как восточная кисть.

— Ну ты, дубина, — сказал я ему, и мы снисходительно улыбнулись друг другу.

Я снял очки и постоял у шкафа еще немного, любуясь своим на редкость удачным загаром (руки темно-коричневые с внешней стороны и очень белые с внутренней).

— Может быть, мы все-таки выйдем на работу сегодня? — недовольно сказал Крис за стеной.

Я вздохнул и закрыл дверцу гардероба. Снаружи к его полированной поверхности прикреплена была кустарного производства открытка: мохнатое сердце из еловых лап, внутри — два сладких, словно конфитюр, профиля, разделенных огромным бокалом, на котором ужасающе красивыми буквами написано: «С Новым годом, дорогая!»

Семкиной жене очень нравилась эта открытка. За перегородкой, где спали хозяева, на стене висела точная копия этого шедевра, вышитая по черному болгарским крестом. Лично я, когда увидел эту открытку, прямо остолбенел: мне казалось, что подобные вещи существуют только в воображении фельетонистов «Крокодила».