Люди и нелюди

Сначала он увидел тень, огромную черную тень, что перевалила через высокий порожек, разлилась, расползлась, сделавшись подобной кляксе. Тень добралась до самой кровати, и лишь тогда Гавриил увидел того, кто сию тень с собою привел.

Тапочки.

Матерчатые тапочки в клетку, изрядно растоптанные, заношенные, не единожды чиненные. Некогда они, несомненно, были хороши, ныне же выглядели жалко. Над тапочками виднелись ноги в старых штанах из парусины… чуть выше — пуховый платок, повязанный вокруг бедер.

Пан Вильчевский спиною маялся уж не первый год, с той самой зимы, когда самолично волок на второй этаж купленную комоду. А что, грузчики-то запросили целых десять медней, невиданная наглость. Тогда-то комода, почти новенькая, почти целая — треснувшая ножка да потемневший лак не в счет, — казалась ему легкою…

Спина не согласилась.

Прихватило так, что медикуса звать пришлось. И платить… и потом еще в лавке аптекарской за снадобья… дикие у них цены. С той поры пан Вильчевский мебель самолично не двигал, а спину пользовал барсучьим аль медвежьим жиром, с бобровой струею мешанным. Снадобье выходило на редкость вонючим, но зато спину грело. А ежели поверху платок повязать из собачьей шерсти, то и вовсе ладно выходило.

Ночью пану Вильчевскому не спалось.

Стоило прикрыть глаза, как вставал перед внутренним взором злополучный окорок во всей красе. Виделась и шкурка подкопченная, тоненькая, каковая сама на языке таяла, и сальце белое, мясо темное, сахарная косточка… ее-то пан Вильчевский на щи определил, знатные получились бы…

В общем, к утру он так извелся, что действовать решил немедля.

Одевшись наспех — и платок снимать не стал, ибо спина от беспокойства внутреннего вновь разнылась, — он вышел в коридор. На цыпочках прошелся, останавливаясь у каждой двери, принюхиваясь, прислушиваясь, пытаясь понять, что за оною дверью…

Пан Зусек лаялся с супругой… он говорил что-то тонким визгливым голосом, а вот отвечали ли ему, пан Вильчевский так и не понял. Пахло из нумера женскими духами.

Панна Акулина тоже не спала, хотя ж в прежние-то времена оставалась в постелях до полудню, утверждая, что будто бы за долгие годы привыкла к этакой жизни.

У панны Гуровой возились шпицы, скулили, тявкали. И значится, пропустила она утрешнюю прогулку, чего за нею не случалось в последние лет пять, а то и десять.

За дверью нового постояльца, коего пан Вильчевский постановил для себя первым подозреваемым — все ж до него не случалось в пансионе столь наглых преступлений, — было тихо. И тишина эта сама по себе казалась преподозрительной. Помаявшись несколько мгновений — они показались пану Вильчевскому вечностью, — он решился.

Постучал.

Ежели вдруг, то извинится за беспокойствие, но… окорок, бедный окорок, чье место было не где-нибудь, а исключительно в кладовой пана Вильчевского, взывал о справедливости. Или о возмездии, сиречь компенсации.

И пан Вильчевский открыл дверь.

Сперва ему показалось, что комната пуста. Он с неудовольствием отметил измятую постель, которую наверняка потребуют сменить. И сменить придется.

Стирать.

Тратиться на порошок, на прачку… белье, опять же, от частых стирок становится ветхим, а новое покупать — этак и разориться недолго.

Отметил и ботинки модные, что лежали на ковре… и костюм, брошенный небрежно. А уж после и хозяина оного костюма, который зачем-то под кровать забрался.

— Доброго утречка вам, — расплылся пан Вильчевский в улыбке.

— Доброго, — настороженно ответил жилец, не спеша, впрочем, из-под кровати выбраться.

И хорошо, что не в халате забрался. Халаты пан Вильчевский приобрел в прошлом годе, когда панна Гурова заявила, что в приличных гостиницах постояльцам выдают не только мыло…

— А что вы там делаете? — Пан Вильчевский не без труда наклонился, желая получше разглядеть постояльца, а заодно уж проверить, чего это он под кроватью прячет.

Нет, окороком в комнате не пахло, но… мало ли?

— Лежу. — Гавриил чувствовал себя… неудобно.

И причиной того неудобства был вовсе не жесткий пол и не теснота — ныне ему представлялось удивительным то, как он, Гавриил, сумел да под кровать залезть.

— А почему вы там лежите? — Пан Вильчевский наклонился еще ниже.

Окорока не было, с сим фактом он почти смирился, но вот… вдруг да постоялец этот престранный забрался под кровать, чтобы там, в месте тайном, ущерб имуществу учинить?

И ножик с собой прихватил.

Небось собирался вырезать срамное слово на паркете. Мысль эта привела пана Вильчевского в состояние, близкое к обмороку.

— А… почему нет? — Нож Гавриил поспешно спрятал в рукав, кляня себя за то, что не сделал этого раньше, когда только понял, что в нумер его вошел вовсе не волкодлак. — Разве в правилах пансиона есть пункт, который запрещает мне лежать под кроватью?

— Н-нет, — вынужден был сознаться пан Вильчевский. И прям похолодел весь от обиды. — Но будет! Непременно будет…

Он разогнулся, пожалуй, чересчур поспешно, поелику давний прострел ожил, вновь сгибая.

— Что с вами? — Гавриил решил, что все же убежище следует покинуть.

— Н-ничего…