Люди и нелюди

Хороших людей много! Полезных мало…

Заключение, к которому пришел пан Бржимек во время особо тяжкого приступа меланхолии

Евдокия все же задремала. Она изо всех сил старалась не спать и даже уверена была, что, появись у нее вдруг престранное желание уснуть в этаком месте, она все одно не сможет. В голове крутилось всякое.

О себе.

И Лихославе, который уже давно здесь. И верно говорит Яська, что стал он иным. Кем? И узнает ли он, иной, Евдокию? А голос разума вовсе нашептывал, что Евдокии ли мериться силой с колдовкою? Кто она, обыкновенная женщина, не так уж молода, не сказать, чтобы красива, и сил у нее нет никаких. А любовь, которая все побеждает, она из сказок родом. Евдокия же слишком взрослая уже, чтобы в сказки верить. И тогда зачем?

Не проще ли вернуться.

Ее отпустят. Она знала это, чуяла всею своею сутью.

А в Познаньске… там просто… или развод оформить, или признать Лихослава безвременно погибшим. С семейством Вевельских разойтись, то-то они обрадуются. Кроме разве что Себастьяна. Да он и откажется возвращаться, пройдет по проложенной колдовкой дорожке до самого до конца… а конец его, да и собственный Евдокиин, коль вздумается ей упрямиться, будет скор и незавиден.

Дома же… дома она найдет себе другого мужа, попроще, чтоб без князей в сродственниках. Быть может, с тем мужем и детей приживет… и будет жить долго, иногда даже счастливо, когда сумеет заставить себя позабыть. Многие ведь умеют, чем Евдокия хуже?

Она провалилась в сон, в котором ласковый голос уговаривал, рассказывал ей о будущей ее, Евдокии, жизни. И так хорошо рассказывал, что хотелось поверить.

А Лихо… его все одно в Познаньске не примут.

Суд оправдает?

Оправдает… но людям рты не заткнешь… вновь говорить станут, что волкодлак, что опасен… смерти требовать… а найдутся такие, кто и самолично придет с возмездием, которое им справедливым покажется… и хорошо, если только Лихо тронут. А коль Евдокию?

— Дуся, — шепнули на ухо.

И она очнулась.

Вынырнула из паутины сна. Вдохнула спертый воздух. Глаза протерла, сухие, болезненные, точно сыпанули в них даже не песку, стекла мелкого.

Встала.

Вернуться? Нет уж.

Счастье?

Какое счастье, когда душу страхом свело за того, в любви к которому клялась…

— Ты как? — Яська затянула кожаный пояс.

— Жива.

— От и ладно… ну что, идем, что ли?

Сейчас?

За окном темень непроглядная. И вновь оживший разум, а может, не он, но тень, которой случилось подобраться чересчур уж близко, нашептывает: неразумно это.

Выходить из дома.

Какое ни есть, а все убежище. Там же, за стенами каменными, ветер воет. Или не ветер, но навьи волки, что, сбившись в стаю, рыщут, ищут поживы. Холодно им в ночи, тянет к людям, к живой крови… то-то порадуются девкам глупым… или же одной… у Яськи амулет имеется.

Да и вообще, стоит ли ей, рыжей разбойнице, верить?

Она убила там, в поезде, и пусть клянется, что убийство это единственное на совести ее, да только стоят ли эти клятвы веры? Небось поклясться, в чем угодно, легко. Заведет, закружит и бросит волкам на поживу. А коль не им, то полюбовнику своему, который упырь.

И надо ли рисковать?

— Шепчет? — спросила Яська, косу переплетая. — Дом всем шепчет. Зловредный, погань… брату совсем худо… может статься, что и не дотянет до утра.

— Откуда ты…

— Слышу. Я… — Она затянула косу кожаным шнурочком. — Я теперь многое слышу… и не хочу, а все одно… притворяюсь вот, будто… но ты не верь… нет мне нужды тебя заводить. Братца не станет, обеих нас отведут к Хозяйке. А уж она-то своего не упустит…

…и к чему тогда рисковать?

Если уж Евдокия сама встречи желает, то всего-то и надобно, подождать денек-другой. Умрет Яськин братец. Жаль его? Наверное, жаль, хотя жалость оставалась для теней чем-то непознанным, непонятным. Они шептали — и Евдокия уже четко различала этот шепот, — что Хозяйка, истинная Хозяйка, не позволит навредить Евдокии… встретится… побеседует.

Две разумные женщины всегда сумеют договориться. И коль Евдокии так уж нужен супруг, как знать, вдруг да и вернут.

— Нет.

— Что? — Яська косу перекинула.

— Это я не тебе… говорят, что она, быть может, мужа моего вернет…

— Не вернет, — Яська произнесла это уверенно, — не слушай. Врут. Она никогда и ничего не возвращает… да и… ты, конечно, можешь тут посидеть, подождать, когда… когда все переменится… Хлызень под ее рукой ходит, только вот… женщины ей нужны. А твой сродственник — ни к чему.

…и что с того?

Себастьян, если разобраться, чужой человек… почти случайный в Евдокииной жизни. И он шел, осознавая риск… а значит, не Евдокии о нем беспокоиться. Уйдет. Вывернется, как выворачивался всегда. Евдокия о себе думать должна, о семействе своем, о счастье…

— Кыш. — Она махнула рукой, отгоняя тени. И те прыснули в стороны, растеклись по углам заклятой чернотой.