Люди и спецслужбы

Эти детали чрезвычайно важны: желающих корыстно оболгать недавнюю историю ныне пруд пруди. Единственное оружие здесь против исторической лжи — объективная статистика и документы. И свидетельства живых участников исторических событий и процессов, каковыми являются оценки бывшего военного контрразведчика Леонида Иванова: «С самого начала я знал, что меня убьют. Не знал только когда. Осенью? Вроде и неохота валяться в грязи. Весной? Солнышко светит, травка; тоже не с руки… Это только в фильмах показывают гробы, оркестры. Какие оркестры! Похоронные команды по переднему краю ползали. Соберут руки — ноги, тут же яму выроют. Иной раз не разберешь, где наши, где немцы… Сейчас о Смерше пишут всякую чушь. Дескать, мы и не воевали. Только в тылу сидели, пьянствовали и с бабами развлекались. Я, когда пришел уполномоченным в батальон, на знаменитых Ак-можайских позициях, был по счету четвертым. Троих предшественников моих убили. Ведь в первые годы смершевец наравне с комиссаром должен был вести бойцов в атаку. А если погибнет командир, брать руководство на себя».

Выводы из этой части повествования боевого офицера однозначны:

1. По своим нравственным и другим важнейшим человеческим качествам сотрудники спецслужб военного времени были просто несопоставимы с теми, кто подвизается и делает карьеру в них сейчас. Те шли заведомо на смерть. Выживали случайно, немногие, становясь в силу простого закона замещения и генералами. Большинство нынешних же идут в спецслужбы в основном за жизненным успехом в его различных воплощениях. Теперь еще — и за состоянием при благоприятном случае. Умирать за дело не только не готовы, но даже при иных опасностях некоторые готовы изменить Отечеству и дать деру за рубеж. Мужество и самоотверженность предшественников такую человеческую породу скорее озлобляет, чем служат примером. «Прорасти» в современной действительности до генерала — гарантированно получить высокодоходное место в крупной финансовой, торговой структуре.

2. Самым главным «кадровиком» в спецслужбах той поры была смерть: только немногие выжившие на передовой становились пополнением своих структур в дивизии, армии — чуть дальше от фронта. Смерти же ни взятки не дать, ни значимой услуги не оказать, чтобы ускорить повышение по службе.

Как смотрели реальной смерти в глаза и рядовые и офицеры той войны, в их числе — и сотрудники советских спецслужб в конкретной ситуации, которых было на дню не одна, следует узнать лучше из уст участника боев: «А фашист прижимает: идет на нас, его уже видно. Кто стреляется, кто петлицы срывает, кто партбилет выбрасывает. Я и сам, грешным делом, решил, что пришла моя смерть. В плен попадать нельзя. Один только выход — стреляться. Нашел валун поприземистей, присел. Достал уже пистолет, и вдруг — какой-то моряк. Видно, выпивши. „Братцы!“ — орет. — Отгоним гадов!». Никто бы на это и внимания не обратил, но откуда-то, словно в сказке, зазвучал «Интернационал». И верите — люди поднялись. Здоровые, раненые — бросились в атаку, отбросили фашистов на 5-6 километров. Видно судьбой было предначертано выжить. Хотя всю войну прошел…".

Боевой генерал не зря вспомнил этот эпизод своей военной судьбы: в способности воспрять духом в самую худую минуту была скрыта главная сила нашей победы. Пробудить дух мог и нетрезвый моряк, но поднимались в эти мгновения живые и мертвые в буквальном смысле. Помогало в этом и внутреннее решение — приговор самому себе: живым в плен нельзя. Только с помощью таких людей тогда и можно было победить вопреки всему.

Есть ли такой или подобный человеческий материал в нынешних спецслужбах? Если таковые и есть в малом числе, но об этом не знает никто, прежде всего — руководители спецслужб. Как бы расценили тогдашние сотрудники Смерша действия многих нынешних коллег, случись им оказаться в нашей действительности? В войну определение «человек — мера вещей» становится законом жизни. Следуя ему, тогдашние военные контрразведчики наверняка расценили бы действия и поведение множества нынешних сотрудников спецслужб как предательство и расстреляли бы оных без колебаний и промедления. Но времена меняются, меняются и люди. К сожалению, очень редко — к лучшему.