Дождь, к счастью для Головы, прекратился, выглянуло солнце и в коричневых лужах отражалось голубое, но уже по-осеннему холодное небо, в котором бездумно, как полагал Голова, носились нерогатые птицы. Последнее обстоятельство представлялось Голове особенно обидным. Голова любил вот так вот неспеша идти на работу, чтобы по дороге обдумывать свои дела. И тут же в голову ему пришла одна дельная мысль. «Нужно спросить у Васыля, выдрал ли он уже рога двум другим и как они себя чувствуют, – подумал Голова. – Не хотелось бы стать первым его пациентом по этой части…». Улицы были пустые, народ по своему обыкновению с утра пораньше подался на городские рынки, и Голове думалось так легко и просто, что он даже сам удивлялся собственному уму. «А что касается соседей, то я натравлю на них ветеринара под тем предлогом, что он должен проверить, не имеется ли в селе больных кур… Пусть докажут, что он не должен проверять кур… Курицам ведь по утрам температуру никто не меряет… Вот так-то. А Тоскливца все-таки не мешает потрусить. Пусть найдет копию договора про аренду, паршивец. Наверняка слупил с них что-то, а теперь напускает туману, как осьминог, но я ему задам…».
В таком оптимистическом настроении духа Голова ввалился в сельсовет, гордо, как египтянки из «Аиды», прошествовал в свой кабинет, коротко вместо приветствия приказав Маринке подать ему горячего чаю. На слове «горячий» Голова сделал такую эмфазу, что она скорее напоминала львиный рык и должна была напомнить непутевой девчонке о том, что от того напитка, который она подала ему в прошлый раз, у него чуть не заболело горло.
Оказавшись в родном, мягком и уютном кресле, Голова отдышался и, прочитав молитву, набрал номер соседей. На этот раз трубку снял кто-то добрый и доброжелательный, как частник-психиатр, и раскатистым баритоном, чуть картавя, сказал:
– Будьте любезны, милейший Голова, говорите, говорите чуть громче, я вас не слышу…
– А откуда вам известно, что это я? – как всегда подозрительно осведомился Голова. – Поставили себе определитель телефонных номеров, да? А это ведь запрещено…
– Кем? – ехидно осведомился невидимый собеседник. – Не видали мы такого закона.
– Да ладно, – Голова решил пойти на попятную, – я в общем-то не об этом. – Ветеринар к вам сегодня зайдет, куриц проверит.
– Нету у нас куриц! – решительно возразил собеседник.
– Ну тогда он только удостоверится, что нет, и уйдет. Мы перепись проводим. Куриц и крупного рогатого скота. Мне от него будет справка нужна, есть скотина или нет, а если есть, то какая.
В трубке неожиданно раздались гудки.
– Хам! – заорал Голова и только потом сообразил, что опоздал.
Упрямство было, впрочем, главной чертой характера всех горенчан, и поэтому Голова тут же позвонил Мыките. Чтобы тебе, читатель, было легче представить себе этого ветерана коровьих поносов, который уже два десятка лет подвизался на этом отнюдь не благовонном поприще, ты должен представить себе упитанную свинью, которую не только втиснули в пиджак, но и застегнули потом на все пуговицы. Когда в трубке раздалось шумное дыхание, Голова сразу понял, что попал туда, куда нужно.
– Ты это, слышь, зайди сегодня в хату 13 на улице Ильича Всех Святых (улица, на которой жил Голова, вела к Всесвятской церкви и называлась соответственно, коммунисты ее переименовали, а после того, как им пришлось для того, чтобы выжить, приспособить уютный райкомовский особнячок под дом быта, у улицы с легкой руки местных стариков появилось двойное название) скотину проверить…
– Да нет там никакой скотины…
– И сам знаю. Мне, вишь, интересно, кто там засел. Ты там все поразведай и сразу ко мне. Лады?
– Ты у своего Тоскливца спроси, это он каких-то типов по селу водил, жилье им искал и так перед ними изгибался, словно они ему обещали путевку в рай.
– Не могу я у Тоскливца спросить. Чуть что – начинает лопотать, как бурундук, так что слушать тошно. Так договорились?
– Договорились, – хмуро ответствовал Мыкита и положил трубку.
А тут дверь в кабинет распахнулась, и Маринка внесла подносик с чашкой, из которой вовсю валил пар, поставила его на стол и ту же поспешно возвратилась на исходную позицию, за свой столик, пока Голова не успел вспомнить молодость и не принялся гоняться за ней по всему сельсовету.