Люди на болоте (Полесская хроника - 1)

Один был уже немолодой, лысоватый, в затасканной поддевке, с виду будто и незлобивый. Но Глушак, всякого повидавший на своем веку и подготовившийся ко всему, убежденно подумал: "Тихий-то он тихий. А только как скомандуют, то всадит нож, наверно, и не поморщится..." Второй, совсем не похожий на первого, молодой, с холеным лицом, держался смело, важно: прежде чем сесть за стол, стройный, по-военному подтянутый, со странной улыбкой, не спеша снял фуражку, военную шинель, разгладил сильной рукой воинский мундир с большими карманами на груди. Сидя за столом, начал осматривать куреневцев, спокойно, неторопливо, подступил взглядом к Глушаку. Старику захотелось с головой уйти в воротник, когда глаза военного начали ощупывать его. Взгляд был острым, пронизывающим, будто проникал внутрь, и таким уверенным, что делалось нехорошо.

"У этого рука не дрогнет. Этот и отца родного утопит, если нужно, за советскую власть! К этому и не подходи близко, не проси пощады! Партейный весь, до ниточки! Сразу видно!" - подумал Глушак, когда военный стал осматривать других. Вместе с этими мыслями у Глушака возникло странное ощущение, будто встречал когда-то этого человека, и он какое-то время старался припомнить: где это было? Но как ни старался - припомнить не мог; может, случайно встретил на улице или в дороге - иначе разве забыл бы такого?

Глушак снова посмотрел на лысого: а этот, пожалуй, и в самом деле тихий и добрый. Можно было бы попытаться осторожно подойти к нему. Издали видно, что не очень сладко живется: и поддевочка незавидная, и еды не вволю - вон как щеки ввалились. Если подойти умеючи, должно быть, не отказался бы от окорочка свиного...

Но теперь и думать не смей об этом. Лысый и близко не подпустит, если рядом этот, "партейный до ниточки". У Глушака вдруг появилось подозрение: а может быть, "партейный" этот не землемер вовсе, а какой-нибудь начальник. "Из ГПУ, видно, приволокся, пронюхать хочет, что и как, Харчева приятель..."

Рассуждая, прикидывая, старик внимательно слушал, что говорил Дубодел. Но хотя Глушак и не пропускал ни слова, многого, как и другие на собрании, он не понимал или считал не стоящим внимания. Криворотый долго и нудно говорил не о деле, а о политике. Только когда Дубодел перешел к землеустройству, старик насторожился. Дубодел, однако, опять долго объяснял то, для чего нужно переделять землю и какой это важный замысел землеустройство; томил, пугал Глушака неопределенностью. Чем дольше он говорил, тем больше пропадала у Глушака робкая надежда на то, что, может, все минует, обойдет его эта беда. Ощутил неприятную слабость, когда Дубодел объявил:

- У нас тоже комиссия, которая была избрана по всем законам на общем собрании деревни Курени, нашла разные факты. А именно - неправильную запись земли для сельсовета, что в свою очередь привело к неправильной оплате налога со стороны этих укрывателей...

- А кто такие эти укрыватели? - не выдержал Андрей Рудой.

- Можно и назвать, хотя избранный председатель этой комиссии вашей деревни Дятел Миканор в своем рапорте после меня обо всем доложит сам. Это такие лица, как Черняк Прокоп, Дятел Змитро...

Он, видно} назвал бы всех, но Митя, услышав свою фамилию, оборвал его, крикнул во весь голос:

- Это все - ерунда!

Дубодел возмутился:

- Что - ерунда?

- Все! - с пьяной непоколебимостью пояснил Митя.

В хате засмеялись, захохотали.

- Неправильно записано! - отозвался не очень уверенно, скорее для виду, Прокоп.

- Вы, дядько, помолчали бы! - не выдержал, вскочил Миканор, готовый ринуться в защиту своей чести.

Дубодел подал ему знак сесть.

- Вот тут гражданин вашей деревни Курени Дятел Змитро, - заговорил он степенно, тоном руководителя и оратора, - заявляет...

- Заявлял и заявлять буду - ерунда!

В хате снова засмеялись. Дубодел покраснел.

- Гражданин Дятел Змитро, вам слова не давали. Прошу не перебивать! Тем более что своими выкриками вы некультурно замахиваетесь не только на сельсовет, но и на избранный всем народом вашей деревни орган - комиссию!..

- Плевал я на твою комиссию! - Митя рвался к столу, но его сдерживали. Он кипел: - Комиссия! Тоже мне - указ.

Начальство!.. Я в лесу - сам себе начальство! Над всеми елками и палками! И сею - где хочу! И не суйся!

- Х-хорошо! - зловеще сказал Дубодел. - Мы тебе покажем, куда можно и куда нельзя соваться избранной комиссии и сельсовету, который есть полная власть на месте!..

- Покажи! - Митя не слушал уговоров ближних. Душила обида. - Всякое лезет в начальство! А того не кумекает, что у меня свой закон, своя власть!

- Все свое у тебя! Правильно! - поддел с хохотом Хоня.

Смех и веселый гомон, нараставшие в хате, подогревали Митю. Неизвестно, чем бы кончилась эта перепалка, если бы за столом не поднялся незнакомый в военном кителе, спокойно и твердо приказал:

- Прошу вывести пьяного.

Митю окружили, взяли под руки и под веселый смешок Хони вывели из хаты. Подождав, пока утих гомон, человек одернул китель и неожиданно приветливым голосом объявил: