Люди ночи

«Дипломатия» – военно-политическая настольная игра; действие происходит в вымышленной Европе начала двадцатого века. Правила проще, чем в шахматах, но шахматы – дуэль без жалости и уступок. В «Дипломатии» семь игроков заключают и нарушают союзы, предлагают сделки и ждут удачного времени для предательства. Группа доктора Беренсона состояла из университетских преподавателей, политиков и настоящих дипломатов. Человек пятнадцать жили в Нью-Йорке, еще десятка два приходили играть, бывая в городе по делам или проездом. Докторская степень на самом деле не требовалась. «Честно сказать, – заметил Беренсон, – я все жду, когда кто-нибудь позвонит и скажет: “К черту степень, возьмите меня в игру”».

Собирались в квартире 5а, одетые в костюмы с Сэвил-роу, куртки-сафари или футболки с джинсами, изредка во фраках. Деревянные фигурки, изображающие армии и флоты, были изготовлены по индивидуальному заказу. Над огромным, покрытым стеклом игровым полем орехового дерева красовалась табличка:

ДОЛЖНЫ БЫТЬ ДЕРЗКИМ ВЫ, РАЗВЯЗНЫМ, ГОРДЫМ, РЕШИТЕЛЬНЫМ, А ИНОГДА УДАРИТЬ, КОГДА ПРЕДСТАВИТСЯ УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ.[20]

– Кристофер Марло, – сказал Хансард, увидев ее в первый раз. – «Доктор Фауст».

– Верно, – воскликнул Беренсон, радуясь, как может радоваться лишь преподаватель, получивший от студента правильный ответ. – Одна из самых актуальных в наше время пьес, я полагаю.

Отсюда разговор перешел к театру и актуальности, политике и актуальности, истории и политике. Сложившийся вокруг Беренсона мозговой трест не мог ограничиться настольной игрой, когда реальность оставляет такой простор для игр.

Как-то в воскресенье, в два часа ночи, после того как Хансард привел Турцию к трудной победе, они с Беренсоном смотрели по кабельному телевидению дебаты в нижней палате конгресса. Обсуждалась помощь Никарагуа.

– Чертов империализм, – сказал Беренсон.

– Вы хотите, чтобы сандинисты победили? – спросил Хансард.

– Я хочу, чтобы им не давали повода сваливать свои поражения на других. Шайка Ортеги списывает на контрас любые преступления своей администрации. Они истребляют мискито, вводят карточки на все подряд, закрывают газеты и прижимают церковь, а все потому, что где-то есть человек с оружием американского производства.

– Москва в любом случае будет поддерживать их режим.

– И что с того? Это ее трудовые деньги, пусть делает с ними что хочет. Давайте я расскажу вам маленький грязный секрет современной войны. Она никому не по средствам. И я не про то, чтобы взрывать большие бомбы, хотя их, безусловно, очень и очень много. Цена мобилизации для крупных держав стала неподъемной.

Беренсон встал, подошел к игровому полю «Дипломатии» и глянул на разноцветную карту.

– В масштабе театра военных действий с финансовой точки зрения приемлема лишь ядерная война, поскольку она предполагает использование имеющегося оружия одноразового применения. Ракете, после того как она выпущена, не надо покупать запчасти, обеспечивать ее горячим питанием, медициной и сухим местом для ночевки. Не надо платить ей зарплату, не надо возвращать ее домой на корабле или в гробу. Она даже хоронит себя сама, можно сказать.

Он провел рукой по игровому полю.

– Проблема со старым добрым широкомасштабным термоядерным конфликтом в том, что в военном смысле он дает хер с маслом. А мы с вами оба говорили миллиону студентов, что война – продолжение политики. Добром вам того, чего вы хотите, не отдают, приходится пускать в ход кулаки.

Беренсон заходил по комнате.

– И если вы рассчитываете уцелеть – именно уцелеть, а не победить, никто не побеждал

в войне с тысяча восемьсот семидесятого года, и никто никогда не выигрывал широкомасштабную войну, – вы можете сказать: «Дай мне то, чего я хочу, или я тебя убью». И даже если вы не рассчитываете победить, вы можете сказать: «Дай, или я расхерачу нас обоих так, что мало не покажется».

Он вернулся к игровому полю; его лицо отражалось в стекле.

– Но никто так не говорит, потому что угроза неубедительна – трудно поверить в конец света. Мы вообще верим в поразительно малую часть того, что говорим другой стороне. В этом и заключается одно из чудес дипломатии.

Таков был Аллан Беренсон – циничный, выспренний, выкручивающий язык ради нужных слов. Вскоре после этого Хансарду пришло письмо из Валентайна. Он впервые слышал об этом колледже и тем более не посылал туда резюме, поэтому заключил, что обязан работой Беренсону.

Даже после первого звонка от Рафаэля и первого проекта Хансард подспудно считал, что Беренсон связан с Белой группой и как-то, как-то…

– Никогда не влюбляйся в гипотезу, – сказал Хансард вслух.

Снова Аллан Беренсон, в другой раз, когда они засиделись допоздна: