Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

Я рассказал ему об Индии, Малайзии, о моих путешествиях, но он немедленно отключился и выпал из разговора. То, что я рассказывал, было ему совершенно неинтересно. Он находился в капсуле эгоизма, выглядел совершенно изолированным от окружающего мира. Вечеринка, состоявшаяся прошлым вечером, марка моей машины и кто кого зажал – вот все, о чем он мог говорить. На Джерси я столкнулся с действительно экстремистскими взглядами: дремучим расизмом, сексизмом, стремлением к подавлению, с постыдным, нескрываемым и агрессивным потребительством – со всем этим я никогда раньше не встречался. И с почти фанатичной ненавистью к любым прогрессивным идеям.

Это и есть то самое мышление, требовавшее молчания. В Лондоне все мои знакомые воспринимали антирасизм и тому подобные идеи как нечто нормальное. А вернувшись на Джерси, я услышал: «Об этом и не заикайся, сынок».

Понадобились долгие годы, чтобы из внешнего мира на Джерси просочилось прогрессивное законодательство. В Великобритании уголовное преследование гомосексуалистов было отменено в 1967 году, а на Джерси соответствующий закон был отменен под давлением Великобритании только в 1990 году. В Великобритании порку розгами запретили в 1948 году. А на Джерси это наказание оставалось в своде законов до 2005 года, когда его запретили, опять-таки под давлением извне.

Вскоре после возвращения на родину Кристенсен как-то приехал на вечеринку на мотоцикле и получил выволочку от одного из гостей, занимавшего высокое положение в местном бизнес-сообществе. «Он сказал, что шлем мотоциклиста – это ограничение свободы. Выступил и против ремней безопасности, а заодно – против налогов и государства. Он говорил, что апартеид хорош для чернокожих жителей Южной Африки, что следовало бы восстановить колониализм, что “этим людям” гораздо лучше живется при правлении белых». Кристенсен сцепился с сэром Джулианом Ходжем, столпом джерсийского банковского истеблишмента, «оголтелым апологетом апартеида, оголтелым приверженцем империи и самым оголтелым либертарианцем из всех, кого я видел». Кристенсен вспоминает, как на встрече с преподобным Питером Мэнтоном, сенатором Джерси и англиканским священником, публика вставала, приветствуя проходившего по залу Мэнтона. Мэнтон публично заявил, что при апартеиде «черным» в Южной Африке жилось лучше, чем когда-либо и где-либо. (Впоследствии Мэнтон был привлечен к ответственности по обвинению в половых преступлениях и вскоре после этого умер.) На заседании правительственной комиссии, посвященном гендерной дискриминации и равным возможностям для женщин, один высокопоставленный политик демонстративно сделал вид, что заснул и даже храпел; другой политик (у которого был собственный, не самый плохой, бизнес) пошел еще дальше. Кристенсен вспоминает: «Та сцена все еще у меня перед глазами. Этот господин сказал: “Если одна из моих девчонок-работниц забеременеет, я вмиг ее уволю. Никому не хочется видеть беременную за прилавком”. Всех женщин он называл “девчонками”».

Офшоры иногда кажутся миром мужской фантазии, миром, в котором крутые белые мужчины обсуждают дела за шотландским виски и рассматривают весь остальной мир как расходный материал. Кристенсен продолжает: