Отношения между «Лондонскими гражданами» и Корпорацией все же сложились, но это были отношения весьма странного сорта. Официальные лица Сити появлялись на собраниях только для того, чтобы через несколько минут их покинуть. А когда «Лондонские граждане» призвали к повышению заработков поваров, уборщиков и других рабочих Сити хотя бы до прожиточного уровня, к ограничению 20-процентных ставок и к использованию ресурсов Сити для создания доступного жилья в Лондоне – Корпорация пожаловалась, что на нее «устроили засаду».
Еще в XVIII веке Сити вел яростную лоббистскую кампанию против войны с мятежными североамериканскими колониями, предупреждая, что эта война «нанесет глубокие и, возможно, роковые раны… сущностному, неизменному принципу свободы» 37
. Король выразил «крайнее удивление тем, что кто-либо из его подданных может поощрять мятежный дух… в Северной Америке». Как сообщает официальная запись, хранящаяся в архиве Сити, когда Америка провозгласила свою независимость, «эти новости были встречены в Сити с величайшей радостью»38. Когда государство насильственно загоняло граждан во флот, который готовился к войне с Францией, лорд-мэр похвастался тем, что группы, занимавшиеся отловом людей для пополнения личного состава флота, «не осмеливались заходить в Сити».В 1917 году английские рабочие погибали на полях Франции, и Герберт Моррисон, активист набиравшей силу Лейбористской партии, проникся возродившимся реформаторским духом: «Не настало ли для Лондона время перестать мириться с претенциозным фиглярством Лондонской городской корпорации и стереть ее с карты города? Теперь Сити – это всего лишь квадратная миля, в которой окопалась реакция, это сатанинское пристанище современных финансов, это выкидыш современной журналистики, которая способна только на дешевые сенсации. Сити – административный анахронизм»39
. После Первой мировой войны Лейбористская партия – партия рабочего класса, внесла в свой манифест обещание упразднить Корпорацию и включить Сити в единое управление Лондоном. «Традиционная позиция Лейбористской партии, – сказал мне член парламента лейборист Джон Макдоннелл, – заключалась в установлении контроля над финансами страны в долгосрочных интересах ее народа».После Великой депрессии в Америке и Второй мировой войны, на полях сражений которой опять проливали кровь простые трудящиеся, в обществе возникло новое, внушающее страх, настроение – совершенно уникальное для Великобритании. Гласман писал: «Британское государство единственный раз за свою историю приняло концепцию экономии и подчинило налоговую политику ее интересам». Премьер-министр Клемент Эттли, верный манифесту Лейбористской партии, не скрывал своей цели:
Мы снова и снова становимся свидетелями того, что в нашей стране существует власть, отличающаяся от той, которая находится в Вестминстере. Лондонский Сити – какой удобный термин для обозначения средоточия финансовых интересов! – способен утверждать свою волю в противовес правительству Великобритании. Люди, управляющие деньгами, могут проводить внутреннюю и внешнюю политику, противоречащую той, которую определяет народ. Первый шаг в передаче этой власти – превращение Банка Англии в государственное учреждение40
.Банк Англии был создан в 1694 году на средства богатых протестантов Сити как частное учреждение; в значительной степени он явился результатом сделки между финансистами и обнищавшим правительством, нуждавшемся в кредитах для строительства военного флота. Появление и банка, и правительственного национального долга положили начало финансовой революции, которая довольно быстро привела к таким явлениям, как рынок закладных, страховая компания Lloyds, фондовая биржа, финансовая пресса и стремительный рост внешней торговли. Финансовый сектор превращался в силу, названную П. Дж. Кейном и Э. Дж. Хопкинсом «локомотивом имперского правительства».