Люди сороковых годов

- Но кто же именно у вас будет участвовать на нем и в честь чего он будет устроен? - спросила та.

- А в честь того, - отвечал Вихров, - что наше время, как, может быть, небезызвестно вам, знаменательно прогрессом. Мы в последние пять лет, говоря высокопарным слогом, шагнули гигантски вперед: у нас уничтожено крепостное право, устроен на новых порядках суд, умерен произвол администрации, строятся всюду железные дороги - и для всех этих преуспеяний мы будем иметь в нашем маленьком собрании по представителю: у нас будет и новый судья Марьеновский, и новый высоко приличный администратор Абреев, и представитель народа Замин, и прокурорский надзор в особе любезнейшего Захаревского, и даже предприниматель по железнодорожному делу, друг мой Виссарион Захаревский.

- Складно! - подхватила Мари. - А ты, разумеется, будешь участвовать как писатель.

- Я как писатель, но, кроме того, я желал бы, чтоб в этом обеде участвовал и Евгений Петрович.

- Но ему-то с какой стати? - возразила Мари.

- Как представителю севастопольских героев. Эти люди, я полагаю, должны быть чествуемы на всех русских общественных празднествах.

- Не знаю, согласится ли он, - проговорила Мари и как-то особенно протянула эти слова.

На другой день Вихров зашел к ним, чтобы пригласить самого генерала, но, к удивлению его, тот отказался наотрез.

- Но отчего же вы не хотите участвовать? - спросил его Вихров.

- А оттого-с, - отвечал Евгений Петрович, - что я человек старый, может быть, даже отсталый, вы там будете все народ ученый, высокоумный; у вас будет своя беседа, свои разговоры, - что ж я тут буду как пятое колесо в колеснице.

- Напротив!.. - возразил было Вихров.

- Нет, пожалуйста, оставьте меня в покое! - перебил его резко Евгений Петрович.

Его отговаривала в этом случае Мари: она все утро перед тем толковала ему, что так как он никогда особенно не сочувствовал всем этим реформам, то ему и быть на обеде, устраиваемом в честь их, не совсем даже честно... Тронуть же Евгения Петровича за эту струну - значило прямо поднять его на дыбы. Он лучше желал прослыть вандалом, стародумом, но не человеком двуличным. Мари, в свою очередь, отговаривала его из боязни, чтоб он, по своему простодушию, не проговорился как-нибудь на этом обеде и не смутил бы тем всего общества; но признаться в этом Вихрову ей было совестно.

Прочие лица, приглашенные Вихровым к празднованию обеда, все сейчас же и с полною готовностью согласились - и больше всех в этом случае изъявил удовольствие Виссарион Захаревский.

- Где ж мы будем обедать? - спросил он.

- Да, пожалуй, хоть у Донона можно, - сказал Вихров.

- У Донона так у Донона!.. - подхватил Виссарион. - Но кто ж, собственно, будет распоряжаться этим обедом?

- Я не знаю, если никто не возьмется, так мне, пожалуй, придется, отвечал, подумав, Вихров.

- Я возьму на себя, если только мне это позволите! - произнес скороговоркою Виссарион. - Я в этом тоже кой-что знаю, хорошего мало в жизни сделал, а едал порядочно.

- Сделайте милость, вам все будут очень благодарны! - воскликнул Вихров.

- С большим удовольствием сделаю эту милость; но сколько же вы, однако, предполагаете, чтоб сошло с лица на этот обед? - присовокупил Виссарион, любивший в каждом деле решать прежде всего денежный вопрос.

- Я полагаю, чтобы не по очень высокой цене, потому что между нами будут люди весьма недостаточные: Замин, ваш Живин, Марьеновский даже.

- По пяти рублей с вином с лица не много? - спросил с улыбкою Виссарион.

- Очень даже!.. Обед при этом, пожалуй, выйдет очень плох.

- Обед выйдет первый сорт - за это я уж ручаюсь; только Абрееву не говорите об нашем уговоре, а то он, пожалуй, испугается дешевизны и не приедет.

- Хорошо! - сказал Вихров.

Он почти догадывался, какого рода штуку хочет совершить Захаревский.

Дней через несколько к Донону собралось знакомое нам общество. Абреев был в полной мундирной форме; Плавин - в белом галстуке и звезде; прочие лица - в черных фраках и белых галстуках; Виссарион, с белой розеткой распорядителя, беспрестанно перебегал из занятого нашими посетителями салона в буфет и из буфета - в салон. Стол был уже накрыт, на хрустальных вазах возвышались фрукты, в числе которых, между прочим, виднелась целая гора ананасов.

Абреев сначала почти механически взял со стола карточку обеда и начал ее просматривать, но чем далее ее читал, тем более и более выражалось на лице его внимание.

- Обед, кажется, нам недурной предстоит, - сказал он, обращаясь к Плавину.

- Зачем же дурной? Захаревский мне говорил, что обед будет хороший, отвечал тот как-то рассеянно и затем, обращаясь как бы ко всему обществу, громко сказал: - А кто ж, господа, будет оратором нашего обеда?

- Мне уж позвольте речь держать, - подхватил Вихров, - так как некоторым образом я затеял этот обед, то и желаю на нем высказать несколько моих мыслей...

- Вихров и должен говорить, Вихров! - подхватили прочие.

Плавин ничего против этого не возразил; но по холодному выражению его лица можно было судить, что вряд ли не сам он приготовлялся говорить на этом обеде.