Люди сороковых годов

Павел пришел и в одну ночь накатал сочинение. О, каким огнем негодования горел он при этом! Он писал: "Народы образованные более всего ценят в гражданах своих достоинства. Все великие люди Греции были велики и по душевным своим свойствам. У народов же необразованных гораздо более успевает лесть и низость; вот откуда происходит "случайный человек"! Он может не иметь никаких личных достоинств и на высшую степень общественных почестей возведется только слепым случаем! Торговец блинами становится корыстолюбивым государственным мужем, лакей - графом, певчий - знатной особой!"

Сочинение это произвело, как и надо ожидать, страшное действие... Инспектор-учитель показал его директору; тот - жене; жена велела выгнать Павла из гимназии. Директор, очень добрый в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет учителей и бледный, с дрожащими руками, прочел ареопагу{79} злокачественное сочинение; учителя, которые были помоложе, потупили головы, а отец Никита произнес, хохоча себе под нос:

- Сатирик!.. Как же, ведь все они у нас сатирики!

- Я полагаю, господа, выгнать его надо? - обратился инспектор-учитель к совету.

- Это одень уж жестоко, - послышалось легкое бормотанье между учителями помоложе.

- Зачем ему учиться, ведь уж он сочинитель! - подхватил, опять смеясь, отец Никита.

Николай Силыч, до сего времени молчавший, при последней фразе взглянул на священника, а потом, встав на ноги, обратился к инспектору-учителю.

- А позвольте спросить, тему господина ученика вы сами одобрили?

- Да, я ему позволил ее, - отвечал тот.

- Так за что же и судить его? Тему вы сами одобрили, а выполнена она сколько вот я, прочтя сочинение, вижу - прекрасно!

- Да-с; но тут он указывает все на русскую историю.

- А на какую же указывать ему? На турецкую разве? Так той он подробно не знает. Тем более, что он не только мысли, но даже обороты в сочинении своем заимствовал у знаменитых писателей, коих, однако, за то не наказывали и не судили.

- Мальчик и писатель - две разные вещи! - возразил инспектор-учитель.

- Разное-то тут не то, - возразил Николай Силыч, - а то, что, может, ложно поняли - не в наш ли огород камушки швыряют?

- Что вы под этим разумеете? - спросил инспектор-учитель, окончательно побледнев.

- А то, что если господина Вихрова выгонят, то я объявляю всем, вот здесь сидящим, что я по делу сему господину попечителю Московского учебного округа сделаю донос, - произнес Николай Силыч и внушительно опустился на свой стул.

Инспектор-учитель отвернулся от него и обратился к другим учителям:

- Вы как думаете, господа?

- Лучше оставить, - произнесло несколько голосов.

- Извольте в таком случае! - сказал инспектор-учитель и поспешил уйти.

- Лучше оставить, лучше! - пропищал ему вслед Николай Силыч и высунул даже язык.

Отец Никита только развел руками. Он всегда возмущался вольнодумством Николая Силыча.

Павел все это время стоял бледный у дверей залы: он всего более боялся, что если его выгонят, так это очень огорчит старика-отца.

- Что же? - спросил он, усиливаясь улыбнуться, вышедшего из совета Николая Силыча.

- Проехало мимо, оставили, - отвечал тот.

Павел вздохнул свободней.

- Очень рад, - проговорил он, - а то я этому господину (Павел разумел инспектора-учителя) хотел дать пощечину, после чего ему, я полагаю, неловко было бы оставаться на службе.

Николай Силыч только с удовольствием взглянул на юношу и прошел.

По бледным губам и по замершей (как бы окостеневшей на дверной скобке) руке Вихрова можно было заключить, что вряд ли он в этом случае говорил фразу.

- Оставили, господа! - сказал он товарищам, возвратясь в класс.

- Ура, ура! - прокричали те в один голос.

- Ну, теперь я и другими господами займусь! - сказал Павел с мрачным выражением в лице, и действительно бы занялся, если бы новый нравственный элемент не поглотил всей души его.

XII

КУЗИНА

Павел перешел в седьмой класс и совсем уже почти стал молодым человеком: глаза его приняли юношеский блеск, курчавые волосы красиво падали назад, на губах виднелись маленькие усики. В один день, когда он возвратился из гимназии, Ванька встретил его, как-то еще глупее обыкновенного улыбаясь.

- Дяденька ваш, Еспер Иваныч, приехал-с, - сказал он, не отставая усмехаться.

- Ну вот и отлично, - проговорил Павел тоже обрадованным голосом.

- Они нездоровы оченно! - продолжал Ванька.

- Как, нездоров и приехал? - спросил с удивлением Павел.

- Их привезли-с лечить к лекарям... Барышня к ним из Москвы тоже приехала.

- Воспитанница, что ли?

- Да-с!.. Анна Гавриловна присылала кучера: "Скажите, говорит, чтобы барчик ваш побывал у нас; дяденька, говорит, нездоров и желает его видеть".

- Я сейчас же пойду! - сказал Павел, очень встревоженный этим известием, и вместе с тем, по какому-то необъяснимому для него самого предчувствию, оделся в свой вицмундир новый, в танцевальные выворотные сапоги и в серые, наподобие кавалерийских, брюки; напомадился, причесался и отправился.