Люди сороковых годов

Страшнее всего было именно это неотвратимое движение их вперед и вперед. И хотя все видели, что количество гитлеровских танков уменьшается, у каждого невольно рождалось опасение, что какая-то часть их все-таки доползет до окопов мотопехоты, и тогда… Но зачем говорить и думать о том, что произойдет тогда? Ведь каждому ясно, что отступать, уйти нельзя. Значит, остается драться, драться и драться. Драться даже тогда, когда танки подойдут вплотную — ведь у каждого есть и гранаты, и бутылки с горючей жидкостью…

В лесу у Катукова был небольшой танковый резерв. Эти боевые машины стояли молча, ничем не выдавая себя, — их берегли на самый крайний случай. А артиллеристы выделенных для участил в бою противотанковых орудий и экипажи танков, которым было приказано вести бой из засад, работали в необычайно быстром темпе, не щадя своих сил.

Напряжение боя усилилось еще больше, когда гитлеровцы снова ввели в действие свою артиллерию и минометы. Снаряды и мины посыпались градом. Катуков, находившийся со своей оперативной группой на опушке леса, опустил бинокль и скомандовал:

— Всем на командный пункт! В блиндаж. Связные остаются со мной.

Комиссар штаба нетерпеливо взял комбрига за рукав:

— Товарищ полковник…

Катуков молча поднял бинокль к глазам. Комиссар штаба вопросительно посмотрел на комиссара бригады. Бойко вполголоса сказал:

— Тяни его с собой.

И громко заявил командиру:

— Товарищ полковник, вам придется тоже уйти…

Катуков шел к блиндажу рядом с комиссаром штаба. Он знал, что Мельник впервые в таком жарком бою. И как он ни был занят, ему не хотелось упускать ни малейшей возможности, чтобы первое настоящее боевое крещение для молодого способного политработника прошло с максимальной пользой. Вокруг них градом падали немецкие бронебойные снаряды — немцы упорно пытались нащупать неуловимые советские танки, которые так метко били из засад. Не встречая брони, снаряды с шипением зарывались в мягкую землю и не разрывались. Катуков на мгновение остановился, нагнулся над еще теплым бронебойным снарядом и сказал улыбаясь:

— Смотри, какой тупорылый! Возьми его на память, а?..

Мельник рассмеялся. На душе стало почему-то легче.

Вскоре Катуков и Мельник услышали знакомый вой: немцы ввели в действие минометы. С надрывным плачем мины шмякались оземь и рвались где-то совсем неподалеку. Комиссар штаба предложил идти быстрее. Катуков качнул головой:

— Погоди минутку.

Снова взвизгнула мина. На этот раз она легла ближе.

— Ложись, — скомандовал полковник, — сейчас упадет рядом!

И действительно, третья мина рванула совсем близко, осыпав полковника и батальонного комиссара комьями земли. Полковник тотчас поднялся и сказал:

— Вот теперь можно идти спокойно. Забирай только чуть-чуть вправо теперь мины будут рваться левее. И впредь имей в виду: попадешь под минометный обстрел — прежде всего обрати внимание, как ложатся мины. Главное — уловить направление. Тогда всегда сумеешь уйти невредимым. А побежишь, не разобравшись, сам свою голову подставишь.

В блиндаже командного пункта началась обычная напряженная работа. Теперь полковник, побывав на переднем крае в самый разгар операции, отлично представлял себе все детали боя, и ему стало легче планировать действия бригады и оперативно руководить ими. Трудно было со связью: вот уже два часа над рощей висели немецкие бомбардировщики, методически и жестоко перепахивая бомбами землю. Блиндаж завалило обломками деревьев. Провода рвались то и дело. И все-таки связисты ухитрялись снова и снова тянуть нити проводов сквозь изломанный, обгорелый лес, сквозь дым и огонь, под градом раскаленных осколков.

И в самые страшные минуты, когда казалось, что земля вот-вот разверзнется и поглотит остатки рощи со всем, что в ней находится, когда рев танков, артиллерийская канонада, вой мин, свист пуль и рокот десятков авиамоторов достигли предельного напряжения, телефонист штаба все тем же спокойным, немного усталым голосом повторял:

— Я — Незабудка… Я — Незабудка… Сосна, я тебя слышу. Сейчас даю Тормоз…

Катуков брал трубку и с картой в руках слушал условный код. Немецкие танки уже прорвались через передний край и злобно вертелись волчком над окопами мотопехоты и авиадесантников, силясь размолоть их вместе с людьми, которые там укрывались. Под гусеницы летели связки гранат. Гибли одновременно и те, кто атаковал, и те, кого атаковали. Ни один боец не отступал. Катуков знал, что именно так все и должно было произойти, и все же ему было больно и горько: он успел полюбить людей своей бригады, такой дружной и сплоченной.

Бой медленно перемещался от реки Лисицы, которую Гудериану удалось все же форсировать, через высоту 217,8 к деревне Первый Воин. Штаб Катукова из дубовой рощи перешел в большой подвал какого-то дома в овраге на юго-восточной окраине этого селения.

Гитлеровцы продолжали свои атаки вдоль шоссе. Одновременно они пытались обойти позицию 4-й танковой бригады справа и слева.