Люди в летней ночи

До трех часов еще много времени — сейчас девять. Это прекраснейшее утро конца лета, оно течет неторопливо, но многое успевает. К полудню листья берез сверкают на солнце, а тени от качающихся веток скользят вверх и вниз по белым стволам. Листья ольхи оборачиваются к облакам с сияющими кромками тыльной серой стороной, и по всему лиственному склону вверх зябкой дрожью пробегает ветер. Среди яблонь проскальзывает серая пичужка, не ведающая ни о каких свадьбах, а рядом на горячем припеке греется белокрылая бабочка. Другая бабочка вспыхивает чуть поодаль и улетает прочь. Дневное сияние ласково и приятно, оно для тех, кто сетует на быстротечность лета. Уже полдень, но невесту пока видеть не положено никому, кроме тех, кто ее обряжает. Кое-кто из соседей на свадьбу не приглашен, и для них день кажется невозможно долгим. Они дожидаются вечерних сумерек, свадебных увеселений, законного времени всех зевак… Два часа дня, дальние гости уже приехали, гуляют в саду под деревьями, и их нарядный вид окончательно изгоняет будничный дух из окрестных пределов. Кто-то неприглашенный, в простом платье, проходит мимо дома, являя собой нечто столь неуместное и неприличное, что свадебным гостям неловко замечать его, хотя все с ним знакомы. Парадно одетые молодые люди щиплют в ожидании кусты смородины и перебрасываются шутками, в которых слышны томительность и принужденность. Солнце припекает черные костюмы. Поодаль возвышается дом, и в нем наряжают невесту. Элиас среди других гостей, занятых смородиной. Молодые люди вежливы друг с другом и натянуто-веселы.

Начинать еще не время, и с этим ничего не поделаешь. День на удивление хорош, но это второстепенная подробность, столь же неуместная, как прохожий в будничном платье. Никому не придет в голову обращать сейчас на такое внимание. День… с ним связано множество личных событий, происшедших за лето с большинством гостей, и с невестой, и с другими людьми, которых здесь нет. Но те события и те дни не идут сейчас к делу. Ночь все же ближе для присутствующих на свадьбе: лунный сумрак словно нарочно располагает к прогулкам вдвоем или в одиночестве. И все знают, что там, в этой ночи, можно встретить сказочного добродушного гнома, который не желает зла дому, где празднуют свадьбу…

Гости не особенно часто вспоминают о невесте, ее присутствие признается само собой, невеста единственна, как этот праздник. Ее одевают в глубине дома, в самой отдаленной угловой комнате; она уже готова. В зале и в других помещениях шепчутся гости. А в самой отдаленной угловой комнате невеста смотрится в зеркало, и на ее голове фата. Она искоса взглядывает на лежащую за окном долину и видит забытый, истомленный день, печалящийся в ярком солнечном свете, и в ее мозгу в учащенном темпе и в причудливых сочетаниях мелькают давнее прошлое, нынешнее лето и сиюминутное настоящее — смешанные и соединенные в едином взгляде, подаренном ей окрестным пространством. Из залы доносится скрипка. Входит отец — за ней. Невеста делает первые шаги по направлению к зале, и в ее воображении возникает лицо жениха и звучит имя — Бруниус… Бруниус… она как будто только теперь осознает все происходящее. — Бруниус, это тот человек, который был тогда на танцевальном вечере, который ухаживал за ней, писал письма, был здесь в Иванов день, а теперь ждет где-то там, куда ведет меня отец. Бруниус — это не имя мужчины, это название чего-то отвлеченного, и вот рука отца, на которую я опираюсь, она тоже принадлежит этому отвлеченному, названному Бруниусом. Что нам с ним делать на глазах у всех этих людей, специально нарядившихся и прибывших сюда смотреть на нас? Это и есть свадьба? Зачем мне идти туда? А отец, он весь как эта вкрадчивая и неуступчивая злодейская рука. Вот уже веет воздухом залы, и там все…

По пути от гардеробной к зале Ольга вполне успела почувствовать всю таинственность и капризность силы, подчинившей себе и ее, и отца, и всех гостей. Отец вел ее, она шла, а взгляды гостей впитывали увиденное и подталкивали ее. Ничего подобного она не представляла, когда начинала привязывать к себе Бруниуса. Теперь она чувствовала, что совершенно лишена собственной воли. В то мгновение, когда отец передал ее Бруниусу, отец стал ей гадок. Бруниус был не виноват, он был совершенно ни при чем. Вступая на свадебный ковер, она еще раз вспомнила об утренних фантазиях. Они словно вылетели из ее сознания, отразились от внешнего мира и осели в мозгу знанием, что Элиас здесь, где-то за ее спиной. И в это мгновение она почувствовала себя его, Элиаса, невестой — навечно, навсегда, опьяненной от счастья и невинной — как и он. Это ощущение чуточку кружило ей голову и приподымало все время, пока шло венчание.

Пастор произносит длинную деловитую проповедь.