Люди в летней ночи

Но кое-кто из зевак, вероятно, понял его уход — насколько можно было судить по их молчаливому виду. Элиас уходил, чтобы сидеть в горнице на диване.

И он сел на этот диван и без всяких околичностей и мудрствований признался себе, что свадьба в самом деле совершается, что для Люйли Корке в этом свадебном мире места нет, да и для него, в сущности, тоже… Что есть что-то грустное в стоянии Вяйнё среди толпы зевак и вообще в самом его существовании. Элиас не питал к Вяйнё злых чувств и ощущал, что тот тоже не держит на него зла. И все же наличие Вяйнё как-то тяготило его. Быть может, именно из-за отсутствия злых чувств между ними.

Так он сидел в неопределенном настроении, как говорится, ни то ни се. Во всяком случае, недовольства он не чувствовал.

Как будто знал, кто придет! И точно, дверь отворилась, и там возникла Ольга, скажем — настоящая Ольга.

И поскольку ей надо было что-то сказать, поскольку ни взглядом, ничем иным свидание подготовлено не было, она спросила:

— Ты здесь?

Элиас мог не отвечать. Его белая рубашка светилась в темноте, и Ольга села рядом, по-прежнему с фатой на голове. Они сидели, не разговаривая и ничего не делая, просто так, как сидят двое знакомых людей на диване. Они не чувствовали праздничной приподнятости, они ни о чем не грустили и не думали: «Вот сидит Ольга» или: «Вот сидит Элиас». Они сидели, пожалуй, так, как принято сидеть в большом обществе на пышной помолвке — рядком и почти вовсе не думая друг о друге.

И когда старая хозяйка появилась на пороге с восклицанием: «Постыдились бы!» — на них это не произвело большого впечатления. Первые повозки зашумели на дороге. Это напомнило Ольге, что скоро ей придется уйти отсюда — не то чтобы она стыдилась старой хозяйки. Элиас тоже не обращал внимания на присутствие матери. Она была ему так далека, что было бы неудивительно, если б он поднялся и спросил: «А? Кто это там?» Но он был уже один и слушал доносившуюся сверху музыку, как ему казалось — польку, утреннюю польку.

Потому что утро уже теснило свадьбу — стало быть, она прошла, а сколько осталось нерассказанным! У нас, следивших за всем со стороны, есть последняя возможность вспомнить об одном недолго царившем настроении… Что говорилось тогда об их первом поцелуе в тот субботний вечер, украшенный еловыми шишечками и пением дрозда, легко унимавшим ночной воздух?.. «А маленький дух лесной прогалины был так деликатен, что не стал обнаруживать себя перед ними. Даже в этот поздний час воздух был прозрачно-ясен и тепел, и казалось, что тепло и все остальное, что ощущали все их органы чувств, исходило снизу от растений, покрывавших землю и по большей части только недавно явившихся на свет. Так встретились эти двое в первый вечер, и каждый в сияющих глазах другого увидел отраженным этот прозрачный субботний вечер с его недавно явившейся на свет травкой, вечер, в который, придя разными дорогами и ни о чем не сговариваясь, они встретились и, обнявшись, опустились на землю…» Кажется, так говорилось тогда об их встрече.

И еще несколько слов о луне свадебной ночи. Отойдя на порядочное расстояние от Малкамяки, она совершенно забыла свои фокусы с отрыванием головы. Луна сильно переменилась, как это иногда случается с записными шутниками. И хотя возникала в памяти та первоначальная картина — позже, когда луна уже достигла другой стороны небосклона, — она отнюдь не казалась теперь шутливой, напротив, была исполнена глубокого значения. Как не шутливой казалась теперь и история о маленькой черной букашке… Да, луна спускалась ныне на северо-западе, в такое место, куда мы ни разу не удосужились заглянуть за все время рассказа. Лунные ночи… как не похожи они на летние! Только для того, чтобы увидеть еще одну лунную ночь, пусть нам расскажут о том, что последовало дальше.

Эпилог

Осеннее путешествие поэта

Осень совсем не то, что лето; лето совсем не то, что весна, — и так далее. И по всему миру осени, лета, весны и зимы устраивают череду разнообразных пейзажей, которые окрыленное воображение может однажды разом охватить из прекрасного далека, поднявшись в бескрайний небесный простор. Но в воображаемой картине сотрутся своеобразные черты каждого отдельного года. Первым исчезнет ощущение времени, потом места, а затем самого их существования. Когда, где и что такое были эти весны, лета, люди, насекомые, события? Точно ли существовали они? Загляните-ка поутру в зал, где вечером давали представление: все сооружения, устроенные вчера для спектакля, оставлены на своих местах, а в тусклом зрительном зале рядами стоят пустые кресла…