Люди в погонах

Она приоткрыла сумочку, достала справку, в которой было написано: «Мельникова Наталья Мироновна является женой подполковника Мельникова Сергея Ивановича». Полный мужчина прочитал справку и, глядя куда-то в сторону, сказал с прежним равнодушием:

— Из этого документа не видно, что мужа вашего переводят или перевели в Москву.

— Но вы поймите, — доказывала Наташа волнуясь, — зачем же мне ехать с детьми в такую даль, если муж останется на Дальнем Востоке?

— Не знаю, гражданочка, вам виднее.

— Что же мне делать?

— Тоже не знаю.

Наташа вздохнула и вышла. По дороге домой она вспомнила про другую справку, полученную в больнице перед отъездом с полуострова Дальнего. В ней говорилось, что врач Мельникова уволена с работы в связи с переводам ее мужа на новое место службы. Вспомнила и почти побежала, обгоняя людей. Без передышки поднялась по лестнице на третий этаж, отыскала в чемодане свернутую вчетверо бумагу и заторопилась обратно.

Все тот же толстяк взял у нее новую справку, пробежал привычным взглядом по мелким строчкам и удивленно пожал плечами:

— Опять, гражданочка, не то.

— Я не знаю, чего вы хотите от меня? — полыхнула Наташа, готовая повысить голос.

— Мы ничего не хотим, — пояснил толстяк, не поднимая взгляда. — Это вы хотите прописаться, а я разъясняю, что представленные вами документы не дают юридического права...

— Так что же? — перебила его Наташа. — Прикажете уехать из Москвы?

— Как хотите.

Боясь расплакаться, она спрятала оправку в сумочку и вышла из помещения. Она долго стояла у двери, обдумывая, что делать, потом решила: «Надо успокоиться и поговорить с мамой».

Когда Анастасия Харитоновна пришла с работы, Наташа рассказала ей все подробно и как можно спокойнее.

— Ах, бюрократы! — возмутилась Анастасия Харитоновна. — Человек на краю света был. Медведям в зубы смотрел. Да перед ним все двери открывать надо, ковры под ноги стелить. А тут не прописывают на своей жилплощади.

— Не надо, мама, нервничать, — успокаивала ее Наташа.

— Как же не нервничать? Ты, можно сказать, подвиг совершила. Героиней стала. Пусть другие попробуют отважиться на такое.

— Ну, мама!

— Что тебе «мама»? Я знаю, из Москвы можно легко уехать, а чтобы вернуться сюда, нервы попортишь. Потому хорошие люди и сидят на месте.

— Хорошие, — поморщилась Наташа.

— А что же? — все больше горячилась Анастасия Харитоновна. — Ты хорошая? Вылетела как птица, а теперь кланяйся: пустите меня в свою квартиру.

На другой день в обеденный перерыв Анастасия Харитоновна зашла домой за дочерью и вместе они поспешили в отдел прописки. Наташа всю дорогу просила мать не волноваться, говорить поспокойнее.

— Ладно, ладно, я знаю, — отвечала Анастасия Харитоновна.

Придя в милицию, она не остановилась возле толстяка с серым холодным лицом, а сразу по узенькой деревянной лестнице поднялась на второй этаж и направилась к двери с дощечкой «Начальник паспортного стола». Какой-то мужчина в желтом кожаном пальто сердито проговорил:

— Здесь очередь, любезная. Подождите.

— Хорошо, хорошо, — негромко сказала Анастасия Харитоновна и отступила в сторону. Минут через пятнадцать она вошла в кабинет начальника: Наташа осталась в прихожей. Из-за двери донесся нервный голос матери: «Медведям в зубы... На краю света... Подвиг». Люди в приемной удивленно переглядывались. Наташа отвернулась к окну, говоря самой себе: «Ой, как нехорошо, как это стыдно».

Дверь приоткрылась, и мужской голос позвал:

— Наталья Мельникова, зайдите!

Стараясь ни на кого не глядеть, Наташа прошла в кабинет.

— Вот что, — сказал человек в черном костюме. — Напишите заявление, объясните подробно положение, в котором вы оказались, и принесите мне. А вам, — он повернулся к Анастасии Харитоновне, — волноваться не стоит и кричать тоже.

Из кабинета выходили молча. Лицо Анастасии Харитоновны было желтым и сморщенным. Плечи ссутулились. Наташа впервые заметила, что узкий костюм и черная шляпа с пышным светлым пером уже не подходят матери, не красят ее, как раньше, а, наоборот, сильнее подчеркивают неотразимо надвигающуюся старость. «Нет, это невозможно», — подумала вдруг Наташа, еле сдерживая подступившие к горлу слезы. Она подошла к матери, взяла ее под руку и уже не отпускала, пока не проводила до яркой длинной вывески «Фотография», где Анастасия Харитоновна двадцать шестой год работала бухгалтером.

Через два дня Наташу прописали. Начались поиски работы. Всюду в терапевтических отделениях больниц места были заняты. В здравотделе предложили ей работу в клинике в семидесяти пяти километрах от Москвы.

— Ладно, я подумаю, — согласилась Наташа.

Но Анастасия Харитоновна запротестовала категорически:

— Ты что это сообразила? Мало на собаках ездила?

— Так ведь здесь электрички ходят, — пыталась объяснить Наташа.

— И пусть на этих электричках другие катаются. А ты в центре должна работать. Заслужила. Требуй и все.

Однажды Анастасия Харитоновна, придя вечером с работы, достала из карманчика листок бумаги с адресом и подала Наташе.