Люди возле лошадей

– Подумаешь, Байрон! В седле сидел по-любительски, – так он отозвался, когда я ему сообщил, что чуть было не вступил в переписку с внучкой великого поэта и действительно большого любителя верховой езды (см. далее «На высоте Парнаса»).

Знаток-ипполог спросил:

– А вы где сейчас состоите?

– В Отделе Возрождения.

– Возрождения чего?

– Это в Институте мировой литературы.

– Ах, вот как! – и лицо знатока осветилось. – Значит вы служите в Управлении коннозаводства.

– Не коннозаводства, а литературы. Ренессанс изучаем… барокко…

– Так ведь в этом здании прежде помещался Гукон, Управление коннозаводства. И, между прочим, жила Марья Александровна.

– Какая Марья Александровна?

– Дочь поэта, – объяснил знаток. – Она же была замужем за директором департамента и одно время имела там казенную квартиру. С нее, с Марьи Александровны, Анна Каренина скопирована. Вот был конник!

– Кто был конник?

– Лев Николаевич. Правда, конного дела он как следует не знал, но в лошадях все же разбирался.

Так говорил знаток. А у меня родилась идея. Спрошу-ка я у наших китов, осознают ли они, какие ступени попирают, в каких стенах спорят о барокко. Придет моя очередь поставить вопрос: «А вы что думаете?» И сам Тацит смиренно скажет: «Поскольку мы не компетентны в данной области…» И даже Скобелев дрогнет. А я предложу тему «Насущные проблемы изучения литературно-иппической истории». Краткие тезисы: «Верно ли Шекспир оценил коня и почему наши переводчики вдвое сократили цену, хотя он сам готов был дать не полцарства, а королевство целиком. Хорошо ли Байрон держался в седле и знал ли Толстой толк в лошадях».

Как только началось заседание с обсуждением моих конно-критических тезисов, профессор Скобелев, который командовал группой Возрождения, сказал по обыкновению: «У кого будут вопросы?» Словно собрались обсуждать что-нибудь вроде Роккоко!

«Если позволите, – произнес Тацит: – Думает ли автор коснуться воззрений Платона на управление упряжкой коней?»

Платон! При чем же здесь Платон? Оставалось прибегнуть к подходящей к таким случаям формуле: «Данной проблемой мне заниматься не приходилось». Со студенческих лет проверено. На экзаменах и зачетах, если ты ни бум-бум, не надо мямлить «Не знаю»… Скажи с достоинством: «Проблемой не занимался».

– И уж заодно, – подключился Воронцов-Дашков, – что вы, молодой человек, думаете о культе ве’гковой езды п’ги Неаполитанском дво’ге?

Неаполитанский двор? Я о нем не думал.

– А конный завод князя Курбского? – сверкнул взором Скобелев.

Не слыхал о заводе князя Курбского.

– Приступим к обсуждению, – отдал распоряжение Скобелев.

Первым заговорил Тацит. «Работа обещает быть весьма актуальной», – с этого начал академик, затем он отодвинул мои листочки с тезисами и, устремив взор ввысь, продолжал: «Всмотримся в движение истории глазами человека, управляющего упряжкой коней…»

Не меньше получаса рассуждал Тацит. За это время мы побывали с ним в Гималаях и на Алеутских островах. Пронеслись по Европе и заглянули в Америку. Платон и Аристотель, как живые, прошли перед нами. Причем, они, кажется, ни о чем больше, кроме конских ристаний, не думали. Тацит приводил название уздечки у разных народов, просто желая показать единство рода людского в плане иппическом.

– Или возьмем… этот… как его… – Тацит взмахнул рукой.

– Хлыст, – подсказал я.

– Именно! Благодарю вас, – и улыбнувшись в мою сторону, академик добавил: – Сразу виден специалист!

И еще минут пятнадцать описывал, как пользовались разными орудиями понуждения древние египтяне, средневековые германцы и современные самоеды. Выступление заключил словами: «Королевство за коня, которое у Шекспира предлагает Ричард Третий, как мы убедились, есть не только поэтический образ, но и реальный исторический феномен». Убедились, убедились и – настолько, что забыли, зачем, собственно, собрались. Тацит, пошарив по столу, как бы в поисках предмета разговора, придвинул к себе мои листочки: «Желаю вам удачи, молодой человек».