Людишки

Фрэнк и Мэри-Энн болтали о законе, обменивались анекдотами; он поведал ей несколько историй о своих злоключениях в суде, а она ему – о клиентах и о том, что, похоже, в безднах души каждого человека непременно найдется жульническая жилка. Мэри-Энн не вела уголовных дел или судебной защиты, она сидела за столом в крупной юридической фирме, и клиентами ее были дельцы, норовившие обставить друг дружку. Фрэнк решил, что, сажая его под замок, общество поступает несправедливо, коль скоро у каждого его члена тоже какая-нибудь пакость на уме. Но никто никогда и не говорил, что жизнь должна быть справедливой.

Перед первым же красным светофором женщина показала на свою сумку – здоровенную коричневую торбу из мягкой кожи, лежавшую между ними на сиденье, – и сказала:

– Там есть деньги. Возьмите сотни три.

Фрэнк встрепенулся.

– Что это вы такое говорите?

– Вам же надо на первое время. На дорогу. Если я не дам вам денег, вы снова начнете искушать судьбу, в первый же день после освобождения.

– Не могу я взять ваши деньги, – ответил Фрэнк. На самом деле ему просто было мало трехсот долларов. Три тысячи – уже нечто более похожее на необходимую сумму, если учесть, что надо долететь до Нью-Йорка, прикупить кое-какой одежонки, оплатить постой в гостинице. А еще то да се, по мелочам. Тысячи четыре или пять, никак не меньше. Но Фрэнк не собирался говорить этого вслух.

– Спасибо за заботу, – сказал он, – но мне будет не по себе, если я приму деньги.

Женщина вздохнула. Зажегся зеленый свет, и она тронула машину. Побарабанив по рулю довольно коротко остриженными ногтями, Мэри-Энн наконец сказала:

– Ну что, тогда загляните внутрь и увидите мой бумажник.

– Право же, я не…

– Не деньги, – перебила женщина. – Погодите-ка секунду.

Опять красный светофор. Мэри-Энн взяла сумку, зажала между рулем и коленями, вытащила толстый бумажник, открыла, достала визитную карточку и вручила ее Фрэнку.

– Я не могу идти в суд и защищать вас, – сказала она. – Но найду кого-нибудь получше, чем этот ваш мокрый галстук.

Фрэнк принял карточку, прочел имя владелицы, название фирмы, служебный адрес, телефон, телекс, телетайпный код и номер факса и сказал:

– Не очень-то вы в меня верите.

– Я верю в математику, – светофор засиял зеленым глазком, женщина бросила сумку на сиденье и покатила вперед. – Пятитысячные кражи опять доведут вас до беды.

– Попробую найти дельце на пять миллионов, – пообещал Фрэнк.

– Хорошо. А пока берите карточку.

– Обязательно. – Фрэнк запихнул картонку в карман рубахи.

– Где вас высадить?

– В любом жилом районе подальше от центра, – ответил Фрэнк.

Женщина рассмеялась. Это обрадовало его.

Аннаниил

Должен сказать, что меня растрогал отказ Фрэнка принять деньги. Все-таки люди наделены привлекательностью, надо только общаться с каждым из них один на один и избегать ложных оценок. И то, что Фрэнк Хилфен – в его совершенно безнадежном положении, погрязнув в медленном, но верном саморазрушении, не имея опыта свободного самостоятельного волеизъявления, вдруг отказался от предложенных Мэри-Энн Келлини трех сотен долларов, весьма расположило меня к нему. Во всяком случае, тогда.

Сделает ли он то, что должен будет сделать, когда пробьет час? Да, сделает. Это мы устроим. Мы подведем его к поступку. Группа, которую я собираю, исполнит мое желание, то есть Его желание. Но это будет их собственный выбор, их собственная затея, их свободная воля. Род людской сам решит покончить с собой.

Впрочем, он уже давно репетирует это действо, не так ли?

Не весь род людской, конечно. Нет, разумеется, не весь. Мы не собираемся проводить референдум на эту тему. Да исполнится воля Его. И воплотят ее представители человечества, тщательно отобранные представители. От каждой расы, каждого континента. Ни один не останется в стороне.

Мы ведем справедливую игру.

8

По мере исхудания она все больше нравилась европейцам. Дома они пользовались услугами своих женщин, мягких, похожих на светлые диванные подушки. А в Найроби им хотелось чего-нибудь постройнее, по-убойнее и потемнее. Как это просто и полезно для дела: стоит подцепить «тощак», и не надо больше сидеть на диете.

Путь Пэми пролегал на север по улице Мама Нгина, мимо европейских посольств, и на юг, по Кимати-стрит, к гостинице «Нью-Стэнли» и чуть дальше, до знаменитого громадного колючего дерева, облепленного насаженными на шипы записками и дававшего приют туристам под своей сенью. Кто и кому писал эти послания? Уж не ей, не Пэми, неграмотной двадцатитрехлетней девчонке из племени луо, живущего к северу от озера Найвасу.