Людоеды

— А ты так всё самое интересное на свете проспишь! — парировал Андрюха, скалясь как всегда. А с утра пораньше. По жизни весельчак и балагур, а тот ещё баламут, ну и разумеется плут.

— Чё-то было — ночью?

— Угу, ты вернулся, и Фашист, — кивнул Зуб. — Где вас носило?

— Пить…

— Выпить?

— Нет, просто воды…

— Странно…  и слышать это от тебя! Неужто не пьёшь, аки верблюд?

Зуб сунул напарнику ведро, и тот осушил его литра на два, побрызгал на лицо рукой, и выплеснул остатки на голову. Фыркнул довольно.

— Дичаешь…

— Не без того, конечно, — согласился Мих. — Но будь ты на моём месте вчера, вместо воды была бы в том же количестве водка — и пьянствовал бы неделю напролёт — не меньше!

— Ну ты, блин, и заинтриговал, Мих! А тот ещё на…  сказочник…  — не терпелось Андрюхе услышать байки…  из склепа. А горбатого напарник никогда не лепил, да и привирать не любил. Это его прерогатива, а не Михея.

Но кое-что всё же практикантроп продемонстрировал напарнику — снимок сделанный на мобильнике Ясюлюнца.

— Знакомая рожа, Серожа…  — прыснул Зуб. — Видал вчера, когда её в меня метал этот Фашист, а затем догрызала, хрустя черепной коробкой, твоя зверюга. Какова эта тварь на деле?

— С виду весит центнер, если не два, а кость пористая, хоть и массивная, так что лёгкая и прыгучая — зараза. Если бы не Вый-Лох, нам бы с ним…  — кивнул Мих на Ясюлюнца, — песец…  и не на мех…

Он вновь вызвал у подельника своим заявлением смех.

— В следующий раз я двину с тобой на охоту, — было охота Зубу окунуться с головой в приключения.

— А мне что-то не очень, Андр… талец! Я бы не отказался, если бы по лесу можно было ходить, не оглядываясь на собственную тень.

— И это мне заявляет тот, кто в глазах всего лагеря — герой! Одно слово — богатырь!

— Скажешь тоже…  — смутился Мих. — Если кто, то…  вон — Фашист. Такое пережил! Знал бы ты, Зуб, где я на него наткнулся…  Просто тихий ужас! Как вспомню — аж не могу — так и вздрогну…

— Это можно! Я принесу? Угу?..

— Если только ему, а не помешало бы…  — опасался Мих эксцессов со стороны выжившего сокурсника и из ума — недолго было.

Его до сих пор смущало то нечто, чему нельзя было дать никакого логического объяснения, а и водной твари в лагуне острова. И вообще много чему. Похоже, что придётся приспосабливаться и смотреть на разные жуткие вещи с порождениями этого мира, как на обыденные. Вот только психика перестраивалась медленно, если вовсе была способна у них — людей привыкших к цивилизованному образу жизни и такому же окружению. А сами тогда были дикари дикарями. За что и поплатились.

Немец проснулся, и тут же отшатнулся от Ходока. Рука Пи… гуля обнимала его за талию, и это ещё не самое страшное и противное, а то: он прижимался к нему со спины.

— Ещё подеритесь…  — вернулся Зуб с «напитком» в привычной гранёной таре. Там были наркомовские сто грамм, а точнее — наркомановские.

Ясюлюнец понял всё без лишних слов и опрокинул залпом.

— А где — спасибо, Фашист?

— Не обляпайся…  — заявил Ясюлюнец.

— Что ж ты хотел от него…  — уподобился Мих Зубу. — Хи-хи…

— Тебе ещё и весело после того, что уже поведал. А этот где был, словно в заднице у звероящера!? И выглядит как ожившая мумия…  — ляпнул не к месту напарник.

Ясюлюнец затребовал зеркала или любую иную отражающую поверхность, желая разглядеть собственную физиономию.

— Похоже, тут без пол-литра не обойтись…  — предложил Мих напоить Ясюлюнца, чтобы тот не проболтался про Лаптя. В лагере и без того хватало слухов и проблем. А тогда и вовсе начнётся разброд и шатания. Уж лучше пусть всё происходит, так как идёт — решил обустроить жизнь в лагере Вежновец.

— Хрен, я останусь тут с ним! — заявил Зуб, выбив у Маковца бутылку спирта, заявляя, дескать: на замену той, которую частично ополовинил ночью, а затем ещё приветил ей напарника — благо не по голове. — Мне тоже понравились твои доспехи…  Хи-хи…  Я такие же хочу!

— Какие проблемы, Зуб…  — огрызнулся странным образом Мих — напарник и впрямь изменился — его словно подменили. — Иди и добудь…  Сам…

У крайнего барака с юга стал собираться народ. В передних рядах значилась Ворона с Баки и Саком. Там же Кислый с Лёликом и Морозом. Маковец с Вежновцом находились внутри и также в комнате у Миха, где его стерегли как зеницу ока не сводя глаз — Зуб, Фашист и Ходок, а в окне торчал Вый-Лох.

— Народ требует хлеба и зрелищ…  — прозвучала из уст Паштета фраза присущая глашатаю Древнего Рима на арене Колизея.

— На счёт пищи — не знаю, да и относительно зрелищ — тоже не всё так просто…

— Да ты сам оно в своих латах…  Ха-ха…  — заявил Зуб.

— И чё я им скажу, а как на глаза покажусь в этом…  — смутился Мих.

— Смелей, Сергей! Не робей! Ты ж не воробей…  Ей-ей…

— Просим! — присовокупил Паштет. Сумел съязвить, а без ложки мёда в бочке дерьма никуда — факт.