Миряне будут охотно откликаться на мистические веяния в христианском учении. Если милленаристские идеи[80]
цистерцианского аббата Иоахима Флорского (ум. 1202) взволновали лишь нескольких монахов, особенно францисканцев, то мысль о смерти, страх конца света и вера в грядущий Страшный суд толкали отдельных мирян на крайние проявления религиозности; таково шествие флагеллантов 1260 года[81]. Миряне (и мужчины, и женщины) обретают святость, бывшую дотоле как бы монополией клириков и монахов. Купец из Кремоны, Омебон, скончавшийся в 1197 году, уже через два года был канонизирован Иннокентием III. Но наибольшую известность среди святых мирян XIII века получит Людовик Святой — покровитель парижских бегинок, образцовый супруг-христианин, только прикоснувшийся к иоахимизму; тот самый Людовик Святой, который стал в конце концов эсхатологическим королем, одержимым навязчивой идеей конца света. Как почти все христиане его эпохи, Людовик Святой живет, испытывая страх[82], который культивирует Церковь, обеспокоенная тем, что верующие все сильнее привязываются к земной жизни, и надеясь на «лучшее будущее», на то далеко, где земные дела откроют дорогу или в ад, или в рай[83]. Ибо христианнейший Людовик Святой был к тому же и одним из великих политических деятелей христианского мира XIII века.Во времена Людовика Святого христианский мир в политическом плане был встревожен возобновлением серьезного конфликта между двумя главами христианского общества: Папой и императором; конфликт этот достиг кульминации при Иннокентии IV (1243–1254), противником которого выступал другой великий мирянин ХIII века (наряду с французским королем) — император Фридрих II, фигура неординарная и практически полная противоположность Людовику[84]
. В этом конфликте Людовик будет одинаково почтителен в отношении обоих его участников, и в то же время, когда в моду у великих мира сего входили шахматы[85], он, сохраняя нейтралитет, станет как бы продвигать вперед свои пешки — пешки французской монархии.Воистину великое политическое движение христианского мира XIII века — это рост и укрепление монархий и соответствующего им государственного аппарата. Начавшись в XII веке сначала в Англии, это нашло продолжение в XIII веке в папской монархии, которая усилением централизации и бюрократии походила на государство Нового времени, но у которой не было собственной территории (несмотря на существование Папской области в Центральной Италии); еще менее обладала она «национальными» основами, которые обозначались в Кастилии, Арагоне и особенно во Франции. Решающий шаг вперед сделал Филипп Август, обожаемый дед Людовика Святого[86]
. Внук не так явно (эта сторона его деятельности еще ждет своего исследователя) сделает новые радикальные шаги на пути построения французского монархического государства. Государства (и мы еще вернемся к этому вопросу в связи с правлением Людовика IX), вполне совместимого с феодальностью[87], сочетающегося с феодальными структурами и ментальностями, которые придают ему силу[88].То, в чем преуспели французы и испанцы, англичанам, похоже, удалось лишь наполовину. Английская монархия, такая сильная и передовая при Генрихе II (1154–1189), кажется, сдает позиции при его сыновьях Ричарде Львиное Сердце (1189–1199) и особенно при Иоанне Безземельном (1199–1216) и внуке Генрихе III (1216–1272), современнике, враге и друге Людовика Святого. В июне 1215 года, спустя год после рождения Людовика, Иоанн Безземельный под нажимом английских баронов вынужден был издать Великую хартию вольностей (
Зато в Германии, несмотря на все усилия и ухищрения Фридриха II, королевская власть оказалась на грани краха. Конечно, Фридриху II удалось установить в Южной Италии и на Сицилии центральную власть, и она могла бы быть достаточно прочной, если бы не была, по сути, привнесенной[90]
. Но он не только не восстановил в пику Папству Священную Римскую империю, несмотря на его коронацию в Риме Гонорием III в 1220 году, но ко всему прочему должен был уступить реальную власть немецким князьям по «статуту в пользу князей» 1231 года (