Тела повешенных оставались на виселице до тех пор, пока какой-нибудь родственник не получал право их снять и предать достойному погребению, чтобы заставить забыть о бесчестье, павшем на всю семью. Лоран Гарнье, повешенный в Париже за убийство сборщика податей в Провене, болтался на виселице полтора года, пока его брат не смог забрать его останки. Его положили в гроб, который провезли по всему Парижу, а потом доставили на повозке в Провен, где тело должны были предать земле. Глашатаи призывали добрых людей молиться за душу покойного, которого, как они говорили, «только что нашли под дубом». Это была попытка стереть даже воспоминание о преступлении. Но на это требовалось время.
Король лично приказывал, чтобы тела или головы долго оставались выставлены на всеобщее обозрение. В Бурже: «Тех же, кому посчастливится быть казненными, выставите у ворот их домов, как я вам сказал». В Дижоне руки и ноги Кретьенне Виона выставили на кольях перед главными городскими воротами. Людовик XI подверг тяжелому и трагическому наказанию нотаблей Арраса, которые обратились за помощью к Марии Бургундской: они были арестованы и тотчас казнены, и он сделал все возможное, чтобы выставить их на посмешище добрым людям, и неприкрыто этим похвалялся. Мэтр Удар де Бюсси, которому я даровал владения, говорил он, подло мне изменил; я приказал его повесить, а чтобы его узнали, велел надеть ему на голову красивую отороченную мехом шляпу и выставить его на рынке Эсдена, где он председательствовал. Та же суровость и та же гласность для предания позору одного гасконского дворянина по имени Ориоль, который, отстраненный от командования отрядом в сто копий, был уличен в злых речах и заявил о своем намерении служить Максимилиану Австрийскому: его привезли в Тур, тут же обезглавили одновременно с его заместителем, а их головы и части тел привезли в Аррас и Бетюн в Пикардии и прибили к городским воротам.
Обезглавленные, изуродованные трупы еще служили свою службу: их возили по всему королевству, чтобы сообщить и о преступлении, и о всемогуществе государя. Жан Арди, который хотел отравить короля, был арестован в 1473 году, четвертован на Гревской площади, его голову насадили на пику, воткнутую перед ратушей, а четыре отрубленных члена отвезли в четыре верных города на четырех концах королевства, снабдив их «эпитафией» с объяснениями для зевак. Туловище сожгли, а пепел бросили в Сену; наконец, его дома разрушили, а «место его рождения сровняли с землей, как будто его и не было, и там поставили эпитафию, дабы знали о том, как велико его злодейство». Все, кто помог графу д'Арманьяку отбить Лектур, понесли тяжкое наказание в назидание другим, и это стремление наказать в назидание и сокрушить сообщников простерлось тогда очень далеко, приняв поразительный масштаб: «и с тем снесите, сломайте, уничтожьте и сожгите огнем... города, замки, крепости, селения, дома, амбары и прочие строения, принадлежащие споспешникам оного Арманьяка»; и проследите, чтобы об этом сообщили по всем сенешальствам, бальяжам и областям.
Не имея возможности захватить изменника, чтобы казнить его прилюдно, оставить его тело на виселице на многие дни, а отрубленные члены приколотить к городским воротам, король изощрялся, чтобы подвергнуть виновного поношению, рассылая глашатаев, распространяя постыдные изображения и бесчестящие картинки. Епископ Парижский, умерший 1 мая 1472 года от скоротечной болезни в один день, был всеми любим — «святой, добрый человек и великий церковнослужитель, с великой скорбью оплакиваемый». Поэтому «чернь» толпилась в часовне епископского дворца, чтобы проститься с покойным, помолиться за него, поцеловать его руки и ступни. Но король не мог с этим смириться, зная, что епископ был другом его брату Карлу Гиеньскому. Людовик написал мещанам и купцам, что епископ при жизни «был недобр к нему и не споспешествовал его пользе»; приказал изготовить и положить на его тело дощечку с эпитафией, напоминающей о том, что он вступил в сговор с герцогом Бургундским и прочими вельможами, враждебными королю, во время войны с Лигой общественного блага (семь лет тому назад). Позднее, 7 июня 1477 года, с началом бургундских походов, на перекрестках Парижа под звуки труб выкликались именем короля злодеяния и государственная измена Жана де Шалона, принца Оранского, который, находясь во Франш-Конте, принял сторону Марии Бургундской и прогнал французов. Принц, которого король теперь называл не иначе как «Принц Тридцати Сребреников», виновный «в четырнадцати изменах, притом призывавший дьявола как еретик и совершивший великие злодеяния, как явствует из писанного его рукой, и прогневивший Бога и Церковь», был лишен ордена Святого Михаила, а его изображение было повешено на виселицах в разных городах королевства.