Многочисленные указания свидетельствуют о важности подобных празднеств в плане управления страной и общественным мнением. Красивые зрелища, повод полюбоваться богатством и развлечься, вино, текущее рекой, — один из способов снискать народную любовь. Чтобы королевские въезды обрели смысл и преподали ожидаемый урок, требовалось создать и поддерживать радостную атмосферу, дирижируя хором приветственных кликов; полчища детей в белых рубашках, осыпанных цветами, пели хором, каждый держал в руках деревянный щит с гербом Франции, они стояли по обе стороны от дороги и громко кричали: «Слава! Слава! Да здравствует король!» В Бриве дети шествовали перед королем под колокольный звон. Повсюду были цветки лилий, символ монархии и королевского рода, — на полотнищах, на балдахине, под которым ехал король, словно ковчег с реликвиями, на платьях и мантиях, чтобы каждый мог их видеть, где бы он ни был. Консулы в Турнэ уплатили больше сотни ливров вышивальщикам, которые в спешном порядке вышили золотой нитью сто восемьдесят цветков лилий, больших и малых, и еще один очень большой цветок, помещенный в центре балдахина.
Те же консулы или их уполномоченные приглядывали за постановкой «историй» и их содержанием. Ответственность за это возлагалась на артели или цехи, на их мастеров и «знаменосцев»; мастера должны были выполнить свою задачу быстро и хорошо, без ошибок и промахов, доказав свою покорность и лояльность. Разумеется, нельзя было представлять никаких историй, не показав их прежде городским магистратам для одобрения. «Истории и моралите», разыгранные случайными актерами, чаще всего мимами, не всегда были простым развлечением; не все они вдохновлялись Библией или основывались на таинствах Евангелия. Их общепризнанной целью было развлекать, поучать и напоминать об учении Церкви, но также внушать политические установки, рассказывать о благодеяниях добрых правителей. В Париже в 1461 году из восьми больших «историй» только две были простой забавой, хоть и насыщенной символами: охота на оленя и три обнаженные русалки, за которыми подглядывали дикари обоего пола, у фонтана Понсо, изливавшего вино, молоко и мед. Страсти Христовы представляли у Троицкой больницы. Сам город тоже не был забыт: в одном из представлений участвовали пять аллегорических фигур по числу букв в его названии: Прочность, Амур, Разум, Игривость, Жизнь. Но в этих поучениях толпе главное место отводилось королю. На мосту Менял представляли крещение Хлодвига и чудо явления склянки с миром — напоминание о священности монархии.
Этот, главный для себя аспект Людовик XI подчеркивал во все время своего правления, заставляя признать себя «христианнейшим королем», единственным на Западе. На подмостках у Большой бойни, на перекрестке улиц, пересекающих весь Париж, представляли несколько живых картин и пантомимы: взятие английской крепости во время осады Дьепа, штурм под командованием дофина Людовика, победа и то, как французы резали глотки англичанам. Во время своего первого вступления в этот город, еще не обеспечив себе полной поддержки, король пожелал напомнить парижанам об одном из своих первых военных подвигов — сражении при Дьепе, которое, после того как был отвоеван Понтуаз, устранило английскую угрозу. Освобождение Дьепа требовалось впечатать в память толпы так же, как в свое время — освобождение Орлеана Жанной д'Арк. В Париже партия короля и его чиновники сами подбирали темы, напоминающие о славных страницах царствования.
Во всяком случае, ясно, что вступление в Париж, несмотря на нехватку времени, было тщательнейшим образом подготовлено. Люди короля, фурьеры, реквизировали жилье, самостоятельно принимая решения о постое, что противоречило привычкам и желаниям парижан. Никто еще не выдвигал подобных требований; фурьеры все решали сами, ничто не делалось без их согласия: если кто-то сам находил себе жилье, фурьеры могли его выселить.
Прославление заслуг короля, его доброты и щедрости часто служило поводом для больших празднеств, буйного народного веселья, процессий и крестных ходов. Некоторые из них были спонтанными или, самое большее, одобренными городскими советами. В конце августа 1465 года, после битвы при Монлери, когда армии принцев стояли лагерем под самым Парижем, король, «возжелав облагодетельствовать подвластный ему город Париж и жителей оного», возвестил о том, что решил отменить налоги на вино и несколько других пошлин. Эту новость выкрикивали на всех перекрестках, и, услышав ее, люди от радости кричали «Слава! Слава!» и зажигали на улицах праздничные огни. Но обычно король давал прямое указание возбудить подобные порывы, устраивая процессии во славу побед его оружия. Все должны были о них знать и радоваться им.