Людовик XIV

Здесь Кронстрем ловко ввернул комплимент. Он заверил, что самым большим удовольствием для Тессина было бы узнать, что Его наихристианнейшее Величество принял его подарок как выражение почтения художника по отношению к королю Франции. Король вежливо и лаконично, как всегда, ответил: «Я это принимаю с удовольствием и прошу вас передать Тессину мою благодарность». Де Торси обнажил обратную сторону картины и указал на старую надпись на испанском языке, сделанную на раме. Король, хорошо знающий этот язык, прочитал ее. Это дало повод Кронстрему рассказать о судьбе картины. Тессин открыл ее в 1690 году в Копенгагене на распродаже имущества прежнего посла Дании в Мадриде, барона Лерка. Король, который продолжал изучать картину, сказал: «Драпировка здесь дана в иной манере, чем на других картинах Корреджо, но так как это эскиз большого полотна, которое, как утверждают, находится в Парме, то не стоит удивляться этой разнице». Кронстрем: «Я уверен, что здесь скорее оригинал, чем эскиз, а точность мазков полотна указывает на то, что картина написана задолго до большой такой же картины, и, по всей видимости, Корреджо в промежутке между написаниями двух полотен немного изменил манеру письма: первая картина больше похожа на его собственную манеру письма и на кисть Пьетро Перуджино и других современников, близких Корреджо». Тогда, вытащив из упаковочного ящика эстамп, воспроизводящий картину «Святой Иероним» из Пармы, шведский секретарь указал Людовику XIV «на злонамеренность тех, кто ставил под сомнение то, что эта работа предшествовала написанию пармской картины. Он указал на левую ногу святого Иеронима, на льва, на деревья и ветки, на цвет моря, на правую ногу святого Иеронима и т. д. — все это добавлено на большой картине и, следовательно, на эстампе, и это окончательно убедило Его Высочество». После чего, — добавляет Кронстрем, — я хотел удалиться, и Его Величество король мне еще раз повторил, чтобы я передал вам (Тессину) его личную благодарность. Итак, дело было завершено ко всеобщему удовольствию и, к счастью, без всяких осложнений»^{56}

.

У нас есть другие прямые доказательства, хотя и не такие четкие, как предыдущие, особенного интереса, который испытывал Людовик XIV к живописи. Заказав Лебрену картину «История Александра», он ему сказал, что хотел бы «доставить себе удовольствие посмотреть в свое свободное время, как он рисует». Посмотрев на прекрасную копию с картины Риго, сделанную Наттье, он сказал ему: «Продолжайте работать так же, и вы станете великим человеком». Желая послать Карлу II портрет герцога Бургундского, он заказывает два экземпляра Куапелю. Когда ему их принесли, он сказал, что хочет сохранить оригинал, и тут же объявил: «Копия и оригинал так похожи, что можно ошибиться, однако если посмотреть внимательнее, то видно, что этот портрет — оригинал»^{56}

.

Король, следовательно, — настоящий любитель в том смысле, который вкладывали в это слово в те времена. Когда он смотрит, как художник рисует, или когда смотрит на полотно, он испытывает какое-то трепетное чувство. Но он никогда сразу не высказывает своего мнения, он рассматривает картину со всех сторон, говорит о нюансах, никогда не доверяет своему первому впечатлению. Ничего не видит зазорного в том, чтобы проконсультироваться заранее у экспертов; он не испытывает никакого стеснения, когда высказывает вслух свои мысли перед свидетелями, затрагивая вечную проблему: оригинал или копия? Глаз у него наметан, опытом он богат, а вкус его превосходен.

Вот почему истории, которые мы только что привели, являются очень ценными. Они раскрывают характер, подводят нас к пониманию его души, где встречаются и сливаются, по выражению Паскаля, тонкость и эмоциональность восприятия. Стоя перед картиной «Святой Иероним», «считающейся принадлежащей кисти Корреджо», король продемонстрировал в свои 62 года, что у него нет склероза и что у него светлая голова. Он себя показывает человеком признательным, увлекающимся, простым, любезным и всегда щадящим собеседника. Он здесь уже не Аполлон, а добропорядочный француз. Добропорядочный человек, женившийся второй раз в обычном платье, как это сделал бы какой-нибудь старый придворный маркиз; добропорядочный человек, ищущий покоя в личной жизни.

Некоронованная королева Версаля