Людовик XIV и его век. Часть вторая

— Монсеньор, — сказал ему кюре церкви святого Николая-в-Полях, — это дань, которую платит природа.

— Да, да, сударь, — ответил кардинал, — я очень страдаю; но, слава Богу, я чувствую, что благодать куда сильнее боли.

Спустя два часа, когда его предсмертные страдания усилились, кардинал сам пощупал себе пульс и, поскольку тот, видимо, показался ему все еще сильным, произнес:

— Ах! По своему пульсу я вижу, что мне еще долго страдать!

В два часа ночи он пошевелился в постели и спросил:

— Который час? Должно быть, уже два часа?

Наконец, полчаса спустя он вздохнул и произнес:

— Ах, Пресвятая Дева, сжалься надо мной и прими душу мою!

Он скончался между двумя и тремя часами ночи 9 марта 1661 года, на пятьдесят втором году жизни, прожив лишь семнадцатью месяцами больше кардинала Ришелье и, подобно ему, пользуясь в течение восемнадцати лет неограниченной властью.

«Мартовские иды — роковой день для Юлиев, — говорит Приоло в своей “Истории”, — ибо в этот самый день Юлий Цезарь был убит в Риме, а кардинал Джулио Мазарини умер в Венсене, но только шестнадцатью веками позднее».

Король, проснувшись, позвал свою кормилицу, всегда спавшую в его комнате, и сделал ей глазами знак, чтобы она осведомилась о состоянии кардинала. Кормилица исполнила приказ и вернулась с известием, что кардинал скончался.

Людовик XIV тотчас же поднялся и, позвав к себе Ле Телье, Фуке и Лионна, заявил им:

— Господа! Я велел вам прийти для того, чтобы уведомить вас о том, что если до сих пор мне было угодно предоставлять управление моими делами кардиналу, ныне покойному, то с сегодняшнего дня я намерен управлять ими лично. Вы будете помогать мне своими советами, когда я их у вас спрошу.

Затем, отпустив членов совета, Людовик XIV отправился к королеве-матери, отобедал с ней и в закрытой карете уехал в Париж.

Королеву-мать несли в портшезе; маркиз де Отфор, ее первый шталмейстер, и Ножан-Ботрю, ее шут, шли пешком у дверец портшеза и всю дорогу непрестанно веселили своими шутками свиту Анны Австрийской.

Богатство, оставленное кардиналом, было несметным: согласно завещанию, он располагал пятьюдесятью миллионами и в самом этом завещании первым делом запретил делать опись своего имущества, ибо у него было опасение, что народ, и без того ненавидевший его, будет возмущен, узнав о подобных сокровищах.

Его главным наследником назначался Арман Шарль де Лапорт, маркиз де Ла Мейре, герцог Ретелуа-Мазарини, которому кардинал оставлял все, что должно было остаться после выплаты частных завещательных отказов; размеров этого остального даже сам наследник так никогда и не смог узнать, ибо ему было запрещено составлять опись унаследованного им имущества. Однако оно было поистине королевским и должно было составлять от тридцати пяти до сорока миллионов.

Все другие родственники кардинала получили свою долю от его посмертных щедрот.

Принцесса де Конти, его племянница, получила двести тысяч экю.

Принцессе Моденской, принцессе Вандомской, графине Суассонской и коннетабльше Колонна было завещано по такой же сумме.

Племянник Манчини унаследовал герцогство Неверское, девятьсот тысяч ливров наличными, доходы с Бруажа, половину мебели и все римские владения кардинала.

Маршал де Грамон — сто тысяч ливров.

Госпожа Мартиноцци, сестра кардинала, получила пожизненный пенсион в восемнадцать тысяч ливров.

Особые завещательные отказы состояли в следующем:

королю достались два инкрустированных шкафа-кабинета, которые еще не были закончены;

королеве-матери — алмаз, оценивавшийся в один миллион ливров;

молодой королеве — алмазная брошь;

герцогу Анжуйскому, брату короля, — шестьдесят марок золота, серия стенных ковров и тридцать изумрудов;

дону Луису де Аро, испанскому министру, — прекраснейшая картина Тициана, изображавшая Флору;

графу де Фуэнсальданья — большие стенные часы в золотом корпусе;

его святейшеству — шестьсот тысяч ливров на войну с турками;

бедным — шесть тысяч франков;

наконец, сокровищнице драгоценностей французской короны были оставлены восемнадцать больших алмазов, на условии, что они будут именоваться Мазаринами.

Это было крайнее средство поднять свое имя на высоту других великих имен, данных некоторым алмазам, которые были унаследованы или приобретены французскими королями. И действительно, восемнадцать Мазаринов заняли место подле пяти Медичи, четырех Валуа, двенадцати Бурбонов, двух Наварров, одного Ришелье и одного Санси.

Однако свое имя кардинал оставил не только этим восемнадцати алмазам, ибо увековечить память о своем пребывании в этом мире было одним из самых страстных его желаний. Он дал свое имя маркизу де Ла Мейре, который, как мы уже говорили, стал зваться герцогом; дворцу, который он построил и который стал именоваться дворцом Мазарини; азартной игре, которую он изобрел и которая называлась хокой Мазарини; и, наконец, паштеты на манер Мазарини.