Людовик XIV. Личная жизнь «короля-солнце»

— Ах, ваше высочество, какой вы хорошенький! — умилялись они. — Истинный ангелочек, вы только взгляните на себя! Как вам к лицу этот цвет! Как вам подходят эти кружева!

— Ах, пойдемте гулять в парк! Давайте играть, будто вы — девочка, давайте всех обманем, вы же любите розыгрыши! Я готова поспорить, никто вас не узнает!

— Ах, ваше высочество, вы неправильно двигаетесь. Ножку надо ставить вот так… Взгляните на мои ноги, я приподниму юбку, чтобы вам лучше было видно… Вот так слегка сгибаете колено… Да, правильно! Легче, изящнее, не топайте, вы же не солдат!

— Ах, возьмите веер… О, не так, не так… Кисть должна ходить мягче, не сжимайте пальцы, пусть веер трепещет… Прекрасно! Вы — способный ученик!

Поначалу Филиппу не нравились эти переодевания, ходить в платье было ужасно неудобно, по потом он привык и со временем даже начал получать от этого удовольствие. Постоянно находясь в окружении фрейлин, очень скоро он научился мыслить и чувствовать так же, как они, и начал разделять их интересы. А интересы у фрейлин были весьма однообразны: они обсуждали своих и чужих любовников и мужей, их достоинства и недостатки, а также их удаль или же несостоятельность в постели, а еще ткани, кружева, благовония, косметику, способы сохранить свежесть кожи и густоту волос. Фрейлины влюблялись, тосковали, рыдали, бились в истериках, строили козни, ревновали. Филипп все внимательно слушал и усваивал, а потом пересказывал самое интересное своему приятелю, Франсуа де Шуази, мальчику, которого так же, как и его, — и судя по всему, ради него — наряжали девочкой. Фрейлины любили устраивать маленькие спектакли, одевая одного из мальчиков пажом, другого — девочкой. Филипп и Франсуа играли роли Тристана и Изольды, Ланселота и Гвиневры… Филиппу больше правились женские роли, потому что они у него лучше получались, да и ростом он был меньше, чем Франсуа. Играть даму было во всех отношениях проще. А кроме того, уже в то время ему подспудно больше нравилось соблазняться, чем соблазнять, у него легко получалось жеманиться и кокетничать: он так ловко копировал своих воспитательниц, что те смеялись до слез. В финале действа он падал в объятия Франсуа и их уста сливались в поцелуе. Это уже не было театральной игрой, это было больше, чем игра, и это понимали все — быть может, кроме самих мальчиков. И все этим были довольны.

Приказ кардинала исполнялся на славу.

В остальном же Филипп всегда был предоставлен сам себе: ни его воспитанию, ни образованию не уделялось большого внимания. Все устремления Анны и Мазарини были направлены на Людовика. Из него ковали государя.

Что делали из Филиппа?.. На самом деле всем было все равно, что из него делали, от него требовалось только одно: не повторить судьбу дядюшки Гастона, не сделаться опасным для трона.

Филипп не был опасным. И настолько не был, что к его четырнадцати годам недремлющее око кардинала Мазарини уже и не устремлялось в его сторону.

Кардинал не любил Филиппа, и тот, разумеется, платил ему той же монетой.

Еще в раннем детстве, когда за обоими братьями присматривал камердинер королевы Ла Порт, который терпеть не мог супруга своей госпожи, он при каждом удобном случае стремился наговорить про него гадости своим подопечным. Людовик слишком любил и почитал кардинала, чтобы прислушиваться к его словам, Филиппу же любить Мазарини было совершенно не за что, и в нем Ла Порт нашел благодарного слушателя.

Тем не менее, когда в 1658 году король был серьезно болен и взоры придворных уже обратились на его брата, ожидая, что корона того и гляди перейдет к нему, Филипп не поддался на уговоры немедленно собравшихся вокруг него заговорщиков арестовать или убить Мазарини. Ему не хотелось огорчать мать. Да и вообще, в то время он не мог думать больше ни о чем, кроме здоровья брата. Он ужасно переживал. И даже плакал, когда его, опасаясь, как бы он ни заразился, не пустили к постели короля.

К счастью, его величество пошел на поправку, и Филиппа миновало едва не свалившееся на него бремя власти.

Настало время, когда Франсуа Шуази покинул Филиппа. Второй сын в семье, он был обещан церкви, так что теперь ему предстояло стать священником. Он и стал со временем знаменитым аббатом Шуази, оставившим потомкам такие занятные мемуары.

Расставание далось мальчикам нелегко, оба пролили много слез, полагая, что прощаются навсегда. Филипп страдал, но как бы ни был он влюблен в своего друга, довольно скоро он утешился. В конце концов, мальчишки его возраста в то время Филиппа не интересовали. Ему правились мужчины. Высокие, сильные и красивые. При дворе таковых находилось предостаточно, и многие из них совсем не прочь были соблазнить юного принца и выбиться в фавориты. Собственно, тех, кто ему отказывал, было не так уж много.