Людское клеймо

— С горы тут ручей течет, с уступа на уступ. Я вам не говорил? — спросил он. — Не знаю, где он начинается. Получается, что озеро проточное. На южной стороне другой ручей из него вытекает. — Он показал где. Показал все тем же буром, который крепко держал одной здоровенной лапой в перчатке без кончиков пальцев. — Плюс масса ключей там, на дне. Вода снизу поднимается и крутится все время. Озеро само себя чистит. Рыба в такой воде растет крупная, здоровая. Все, что ей нужно, здесь имеется. И все Богом сделано. Люди тут ни при чем. Потому здесь и чисто, потому я здесь и ужу. Где люди замешались — оттуда держись подальше. Вот мое правило. Правило человека, у которого все подсознание забито этим ПТС. От людей подальше, к Богу поближе. Так что не проговоритесь насчет моего секретного места. Секрет, мистер Цукерман, остается секретом, пока рот остается на замке.

— Я понял вас.

— Да, мистер Цукерман! Про книгу не забудьте.

— Про какую книгу?

— Про вашу. Прислать мне обещали.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Получите обязательно.

И я двинулся по льду обратно. Он стоял позади меня, все еще держа в руке бур. Я шел медленно. Идти было неблизко. Я знал, что, даже если я дойду без происшествий, моей жизни в доме, где я провел в одиночестве пять лет, можно считать, пришел конец. Когда я допишу эту книгу — если допишу, — мне придется куда-нибудь уехать.

Благополучно поднявшись на берег, я оглянулся посмотреть, не идет ли он следом, чтобы разделаться со мной в лесу; если так, то не судьба мне войти в дом, где Коулмен Силк провел детство, не судьба сидеть, как некогда Стина Палссон, белокожим гостем на воскресном обеде у его ист-оринджской родни. Сам вид Фарли заставил меня вновь почувствовать ужас бура — хоть он и сидел уже снова на своем ведре. Крохотное человеческое пятнышко посреди ледяной белизны озера — единственное во всей округе, что говорило о людском присутствии, — было похоже на косой крестик, поставленный неграмотным вместо подписи на чистой странице. Это была если не вся история, то вся картина. Крайне редко в конце нашего века жизнь являет взору настолько чистый и мирный образ: одинокий человек на импровизированном сиденье, удящий рыбу сквозь восемнадцатидюймовую толщу льда на озере, чьи воды неторопливо и вечно крутятся среди идиллических холмов сельской Америки.