Людвиг II

Такой подход очень важен для понимания истинного духа Нойшванштайна. Вагнер всегда философски переосмысливал — и иногда весьма существенно — литературную канву для своих произведений. Людвиг II особо настаивал на том, чтобы в его замке были запечатлены сцены именно из древних первоисточников, а не из современных ему, пусть даже и конгениальных произведений. В Нойшванштайне «действуют» Сигурд, а не Зигфрид, Парцифаль, а не Парсифаль.

Любители мистики могут усмотреть в этом обстоятельстве даже своеобразный знак — сам Вагнер никогда не бывал в Нойшванштайне…

А еще они могут обратить внимание на то, что по крайней мере в трех помещениях замка, как нигде, чувствуется связь короля с Небом.

0 благочестии Людвига II мы уже говорили. Еще оно доказательство тому предоставляется в молельне Нойшванштайна, отделенной от деревянного готического кружева спальни красивой окованной металлом дверью. «Взгляд на подушку «prie-Dieu»[176] покажет вам, как часто верующий человек преклонял свои колени в молитве перед образами своих святых заступников. Потертый бархат говорит яснее о благочестии короля, чем религиозные картины «Тронной залы». Там блистают великие законодатели и учителя, тут мы видим верующего христианина, молящегося за нас».

[177] Вспоминая эти строки, на душе становится особенно грустно…

И сразу несколько по-другому воспринимается алтарная роспись Вильгельма Хаушильда (Hauschild; 1827–1887), изображающая небесного заступника Людвига II Людовика Святого, а также великолепный витраж боковой стены «Людовик Святой принимает последние утешения», созданный в придворной художественной мастерской. Какого последнего утешения искал здесь сам несчастный Людвиг?.. «На алтаре чудесное распятие из слоновой кости, а перед ним «prie-Dieu», обитое фиолетовым бархатом, потертым от коленопреклонений короля, несшего сюда, в часы скорби и разочарований, никем не подслушанные стоны больной души…»[178]

Король недаром называл себя Парцифалем. Именно с ним — а не с Лоэнгрином! — у Людвига II действительно имелась, можно сказать, сакральная связь. И чтобы понять это, достаточно лишь всмотреться в картины другого помещения Нойшванштайна — Зала певцов. Для начала позволим себе частично напомнить сюжет романа Вольфрама фон Эшенбаха.

Итак, однажды Парцифаль попал в замок Святого Грааля и узнал, что хозяин замка, король, тяжело болен. Давно и тщетно он ждал обращенного к себе одного-единственного вопроса: «Отчего ты так страдаешь?» Но Парцифаль, боясь нарушить законы формальной рыцарской вежливости, не проявил должного сострадания и ни о чем не спросил короля. А ведь именно в сострадании к ближнему как раз и заключается основная заповедь рыцарства; сила, доблесть и даже справедливость — ничто без умения чувствовать чужую боль, как свою собственную, то есть без умения прощать и сострадать. Наутро Парцифаль обнаружил, что замок словно вымер. Он вскочил на коня и покинул зачарованное место. Но с тех пор не знал покоя, не выдержав испытания на сострадание. Наконец Парцифаль узнал, что король Грааля был ранен отравленным копьем в битве с язычником. И когда все рыцари Грааля, коленопреклоненные, молили Грааль вернуть здоровье королю, на священном камне появилась надпись, гласившая, что в замок скоро явится неизвестный рыцарь, он спросит о причине страданий короля и тот сразу исцелится. Причем никто из рыцарей не должен побуждать гостя задать вожделенный вопрос, тот должен сделать это по доброй воле. Если вопрос прозвучит, то король исцелится лишь его сострадательной силой, а спросивший займет его место на престоле Грааля…

На картинах Зала певцов нет продолжения и тем более счастливого финала предания. Все основные испытания и грядущая победа для Парцифаля еще впереди. Мы видим лишь, как он первый раз проходит, но не выдерживает свой главный экзамен на сострадание. Пожалуй, это ключевой момент не только в символическом оформлении Зала певцов, но всего Нойшванштайна. Король, который истово молился за своих подданных в тишине молельни, просил и о сострадании к самому себе, но так и не дождался его. Окружающие Людвига придворные и те, кто называл себя его друзьями — включая и самого Вагнера, — не задали королю единственно важного вопроса: «Отчего он так страдает?» А потом задавать этот вопрос стало уже некому. Некому и передать престол Святого Грааля… Вот почему в сакральном смысле последний король-романтик, последний служитель рыцарства, так и не смог найти себе преемника и, одинокий, навечно унес священную тайну с собой в могилу.