Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля)

 Дайте жъ перо вы мнѣ, Господа ради!

 О, еслибъ только владѣлъ я перомъ!

 Какъ понеслось бы оно по тетради,

 Будто бы молнія въ небѣ ночномъ!

 Радость ли въ душу вливаетъ отвагу,

 Грудь ли заноетъ въ тяжелой тоскѣ,

 Все бы я вылилъ перомъ на бумагу

 Слово по слову, строка по строкѣ!

 Божій весь міръ, что сіяетъ прекрасно,

 Вѣрно списалъ бы картиной живой…

 Все то теперь погибаетъ напрасно.

 Я человѣкѣ неученый, простой!

……

……

 Далъ же Богъ счастія цѣлой ватагѣ

 Разныхъ приказныхъ, жидковъ, писарей:

 Мысли свои изловивъ на бумагѣ,

 Вѣкъ они въ памяти держатъ своей…

 Я же лишь только перо-бы мнѣ въ руки,

 Да перелить мнѣ достало бы силъ

 Все, что на сердцѣ, все горе, всѣ муки, —

 Я бъ ледяныя сердца растопилъ!

 Еслижъ молитвы изъ груди стѣсненной

 Вылилъ въ слова бы я всю глубину,

 Даже Христосъ, на крестѣ пригвожденный

 Можетъ, слезу бы сронилъ не одну!

 Гусь мой! Я много скормилъ тебѣ хлѣба….

 Дай же мнѣ перышко, милый ты мой!..

 Я бы съ перомъ твоимъ взвился до неба,

 Я человѣкъ неученый, простой!

Разумѣется, дѣло идетъ не о простомъ только, матеріальномъ перѣ, гусиномъ или желѣзномъ, которое вовсе не составляетъ панацеи для облегченія всѣхъ золъ народной жизни и, если и необходимо для народа, то, отнюдь, разумѣется не для того, чтобы онъ выражалъ имъ свою народную скорбь или радость. Дѣло, разумѣется, не въ перѣ и даже не въ грамотности, а въ возможности выхода изъ того положенія, въ которомъ всякая скорбь остается нѣмою скорбію, всякая мысль остается однимъ только душевнымъ состояніемъ, всякая духовная работа, вся суть нравственной жизни остается невыражающеюся внутреннею работою. Скажутъ, можетъ быть, что нравственную жизнь народа нельзя назвать безмолвной, ссылаясь на широкій міръ пѣсенъ, въ которомъ выразилъ онъ творческія свои силы, высказалъ кручину свою и скорби. Но, во первыхъ, пѣсня слагается и вырабатывается столѣтіями, предоставляя творчеству отдѣльныхъ индивидуумовъ чуть ли не микроскопически малые доли, а во вторыхъ, именно вслѣдствіе этого характера своего происхожденія, она и не удовлетворяетъ творческимъ порывамъ личности индивидуальной. Индивидуальная скорбь и радость не скоро получаютъ отголосокъ въ сознаніи и чувствѣ народномъ; они идутъ впереди его, и стихотвореніе Сырокомли глубоко вѣрно и чутко воспроизводитъ нравственное состояніе массы людей. Какъ ни вѣруй въ существованіе нравственныхъ идеаловъ въ душѣ народной, но мы только по характерности и задушевной оригинальности нѣкоторыхъ мѣткихъ и глубокихъ сужденій заключаемъ о существованіи такихъ идеаловъ, потому что самый идеалъ не имѣетъ силъ выразиться и высказаться, можетъ быть, даже не въ силахъ еще закончиться, закруглиться во всей своей полнотѣ. Стихотвореніе «Неученый» представляетъ собою душевную исповѣдь бродячихъ силъ и бродячихъ чувствъ, необходимо присущихъ всякому народу, пока онъ не затратилъ еще жизненности своей и значенія. И какую богатую и, къ сожалѣнію, тщательно избѣгаемую сокровищницу представляетъ собою очагъ бродящихъ силъ этихъ для творческой дѣятельности поэта. Только весьма рѣдко, мимоходомъ, заглядываютъ въ эту сокровищницу русскіе и иностранные поэты, и вдохновеніе ихъ, послѣ каждаго такого взгляда, становится искреннѣе и живѣе, подобно тому, какъ Антей получалъ новую силу всякій разъ, какъ прикасался къ землѣ своей матери. Ближе, чѣмъ кто либо, стоялъ Сырокомля къ этому чистому источнику вдохновенія; онъ болѣе вѣрно, чѣмъ кто либо, выполнялъ истинное назначеніе поэта:

 Народовъ мысли образъ дать,

 Ихъ чувству слово громовое,

 Вселенной душу обнимать

 И говорить за все живое.

Не я пою, не я пою, говоритъ онъ въ одномъ изъ своихъ стихотвореній, но жизнь самой природы вздымаетъ грудь мою, какъ волны Нѣмана; моя пѣснь только отголосокъ шума литовскихъ лѣсовъ, прибрежнаго вѣтра и шелеста колосистыхъ нивъ. Не я пою, не я пою, говоритъ онъ, но Духъ Божій рождаетъ во мнѣ пѣснь, вливая въ грудь мою животворную струю любви своей