Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947

Среди дивизионных командиров попадались разные люди; на многих из них последние месяцы наложили свой отпечаток. В нормальных условиях некоторым из них пришлось бы многое в себе изменить, поскольку они не всегда были готовы сражаться в сложных условиях, характерных для весны 1945 года. В те времена, когда численность германской армии была ограничена 100 000 военнослужащих, генеральских кадров было слишком мало. Впоследствии же наши вооруженные силы очень быстро разрослись, а потери в последние пять лет войны были слишком большими. Все это сделало невозможным тщательный отбор кадров и отсеивание не вполне компетентных людей. Приходилось воевать, используя те кадры, которыми мы реально располагали. В то же время это приводило к тому, что вышестоящее командование было вынуждено чаще вмешиваться в действия подчиненных ему командующих крупными соединениями.

Со временем в германских вооруженных силах сложилась практика отправки в отставку представителей высшего командного состава. Я принципиально не одобрял ее. Из-за нее многие поистине выдающиеся военачальники были раньше времени списаны со счетов – а нам очень не хватало их в последние годы войны. В то же время те, кого в самом деле следовало отправить в отставку, подчас задерживались на военной службе по той причине, что не было возможности заменить их квалифицированными генералами. Я прибегал к столь крайним мерам только в тех случаях, когда командир терял веру в возможность выполнения поставленной перед ним задачи и когда его настроение подрывало боевой дух солдат.

Еще одной трудностью было то, что руководство групп армий и даже более мелких соединений могло напрямую выходить на Верховное командование и Гитлера. Практика отправки Верховному командованию оперативных докладов «снизу», возможно, удовлетворяла любопытство и успокаивала нервы представителей ставки, но она совершенно расстраивала систему штабной субординации.

В конце марта стало ясно, что большая часть моей миссии осталась невыполненной. Несмотря на большие жертвы с нашей стороны, мы потеряли Саарское пфальцграфство, противнику удалось осуществить прорыв с плацдармов в районе Ремагена и Оппенгейма, которые послужили войскам мьянса опорой для дальнейших наступательных операций. Таковой стали даже низовья Рейна, через который противнику удалось переправиться в удивительно короткий срок. Стратегический замысел противника был ясен: с помощью своих основных сил он был намерен рассечь территорию Германии на две части – северную и южную – и соединиться с войсками русских; британские войска должны были захватить расположенные на нашем правом фланге порты на Северном море; и, наконец, американо-французская группировка, действовавшая на южном направлении, должна была оккупировать юг Германии.

Как же такое стало возможным? Несомненно, германские части, будь они нормально укомплектованными и располагай они соответствующим вооружением и техникой, все еще были вполне способны решать боевые задачи. Не подлежит сомнению и то, что если бы каждая группа армий имела в своем составе несколько танковых или панцер-гренадерских дивизий и если бы мы могли хотя бы приблизительно сравняться с противником по числу боевых самолетов, то определенная «автономность» действий была бы возможна. Тот факт, что группа армий Н, имевшая в резерве танковые дивизии, тем не менее потерпела поражение, сам по себе не отменяет спор по поводу допустимости такой «автономности», но он подтверждает правильность моей точки зрения, состоящей в том, что «автономность» действий не могла решить проблему. Руководствуясь этим убеждением, я отказывался прислушиваться к постоянным требованиям командующих группами армий предоставить им свободу действий; они отражали не реальность, а воспоминания о более счастливых временах, которые канули в прошлое и на смену которым пришли нехватка горючего и прочих совершенно обязательных вещей и необходимость воевать, используя плохо обученные части. Не могу, однако, отрицать, что упрямое отстаивание многими военачальниками идеи автономии вызывало у меня беспокойство и фактически привело к возникновению определенного кризиса доверия между подчиненными мне командирами и мной. То, что после пяти лет войны у подчиненных мне генералов могли возникнуть собственные идеи по поводу того, как нужно действовать, было вполне понятно и даже естественно. Понятно было и то, что вопросы политики и экономики, а также военные проблемы должны обсуждаться. Но нельзя было позволять, чтобы споры на эти темы доминировали над всем остальным. В сложной ситуации настоящий солдат обязан отбросить все сомнения, перестать заниматься разрушающим и разъедающим все и вся критиканством и явить своим подчиненным такой пример доблести, который заставит их не раздумывая следовать за ним и безоговорочно выполнять все его приказы. Даже в описываемые мной тяжелые времена мне доводилось встречать много офицеров, которые буквально излучали силу и готовность к таким действиям.